— Если говорить о травмах. Были такие, после которых тяжело восстанавливаться?

— У меня не было очень серьезных травм. Но была травма, после которой, мне сказали, что я больше не смогу танцевать. Это была трагедия. Но в глубине души я решила для себя, что это неправда, что я это преодолею, и все будет нормально. И через две недели я танцевала спектакль, хотя это было очень опасно. Я до сих пор рискую, но я верю, что мое тело меня не подведет.

— О «Жизель». Вряд ли можно посчитать, сколько раз вы играли эту роль. Но какие чувства испытали выходя на сцену Пермского оперного?

— Балет «Жизель» для меня очень важен. Мне дорог образ этой девушки. Это такая душераздирающая история. И когда я выхожу на сцену, мое состояние на грани плача. Я уже до начала предчувствую эту трагедию, которая произойдет с моей героиней. В Перми я опять выходила на сцену в таком состоянии.

Когда я танцую, я не вижу никого, я вижу только своих партнеров и чувствую ту атмосферу, которая окружает меня. И очень важно, чтобы случился контакт с партнером, потому что если этого не происходит, то спектакль, как я это называю, — не схлопывается, не приобретают динамику, энергетику. Это просто люди, которые танцуют, но ничего не происходит. Я всегда, перед тем как выходить на сцену, очень жду момента, когда увижу своего партнера, его глаза. И мне всегда интересно, начнется ли эта история или нет. 5 сентября она началась (улыбается). Партнер был прекрасный, он был со мной на одной волне, и мы рассказали историю. Но всегда страшно, как сложатся отношения с партнером.

— Даже спустя столько лет работы?

— Это никогда нельзя просчитать. Никогда ты не можешь сказать, какой у тебя будет спектакль или насколько хорошо ты станцуешь. Иногда тебе кажется, что идеально готов и все супер, а выходишь и начинается какая-то ерунда на сцене. Это такие вещи, которые я не могу контролировать. Технически — да, я прыгну, выполню пируэт, но вот смогу ли я эмоционально сделать спектакль событием. К сожалению, этого нельзя просчитать никогда.

Бывает, кто-то меня отвлечет, или я с кем-то поругаюсь, и сразу настроение меняется, и уже сложно вернуться к нужному настрою. Поэтому я стараюсь вообще ни с кем не общаться в день спектакля, чтобы не портить себе настроение (смеется).

— Вы, получается, человек эмоций?

— Абсолютно. У меня такой темперамент. Я танцевала в балете «Дон Кихот» — это темпераментный испанский образ, когда ты чуть ли не головой бьешься об пол. Это то, что я танцевала очень хорошо, когда была чуть помоложе (смеется). Я тогда очень прославилась и привлекла внимание. Ну очень темпераментная девушка была, меня чуть ли не за юбку держали (широко раскрыв глаза, показывает жестами Наталья), потому что я хотела выбежать на сцену и всех «порвать». Это было такое состояние, когда меня захлестывали эмоции, из-за этого я даже часто падала на сцене. Мой педагог постоянно говорила: «Наташа, пожалуйста, вдохни три раза. Спокойнее. Это очень опасно». Со временем научилась эту энергию контролировать.

— С солистом пермского театра Никитой Четвериковым вы знакомы еще с «Ромео и Джульетты» (танцевали в прошлом году). Расскажите о вашем с ним тандеме?

— На самом деле, я хотела приехать сюда со своим партнером, чтобы станцевать «Ромео и Джульетту», но не получилось, и Алексей Мирошниченко мне тогда сказал: «У нас есть хороший танцор, Никита». Я его видела на конкурсе, когда была в жюри, и я вспомнила, что действительно, он очень хороший, но я все равно очень переживала: «А если мы не найдем контакт? Такой балет! Тогда это все не имеет смысла».Мне предложили приехать заранее, попробовать. И когда я приехала, все было прекрасно с первой репетиции, Никита невероятный мастер своего дела. То, как он держит балерину… Знаете, бывают партнеры, которые держать не умеют, с ними танцевать — это мучение. Просто у некоторых есть способность это делать хорошо, а у кого-то нет. У Никиты это потрясающе получается, он очень хороший партнер, это я оценила.

Когда мы танцевали «Ромео и Джульетту», один из самых сложных дуэтов, мне понравилось, как он начал откликаться на мои замечания. Он всегда слушал, пытался понять, чего я хочу. Мы с ним много разговаривали про чувства, эмоции. Я вообще общаюсь эмоциями, не говорю, например:«Подними влево, вправо», а говорю: «Полетим к звездам, обволоки меня своей любовью, предложи мне весь мир». И он меня очень хорошо понял. Никита человек с очень большим сердцем, очень порядочный, чистый и настоящий. Я вообще таких прекрасных людей, мужчин давно не встречала.

— Как вас приняли в пермском театре?

— Хорошо. Никакого негатива по отношению к себе я не чувствовала. Я в принципе человек простой, со всеми с удовольствием общаюсь. Например, в Лондоне говорят, что со мной поругаться практически невозможно. Если только мне не нахамить. Тогда я могу накричать, да (улыбается). Не люблю только две вещи: непрофессионализм и хамство.

— Есть что-то, что отличает пермского зрителя от других?

— Когда хороший спектакль, зрители везде тепло принимают артистов. Везде по-разному публика выражает эмоции. Например, в Англии никогда не хлопают посреди спектакля. В Италии постоянно кричат, они могут поднять голос, если им, например, не понравилось, как играет скрипка. В России любят хлопать посреди действия, если что-то очень нравится. Есть более холодные зрители, более горячие. Но, мне кажется, все зависит от того, как прошел спектакль.

— Ждете работы с Теодором Курентзисом? Общались с ним после приезда в Пермь?

— Да. Мы обсуждали, что бы мы могли сделать, говорили про хореографов и про искусство в целом. В этом плане я и он на одной волне, потому что Теодор тоже любит и понимает современный балет.