2 ноября у солистки Пермской оперы Надежды Бабинцевой (меццо-сопрано) состоится сольный концерт. В сопровождении Большого симфонического оркестра театра под управлением Валерия Платонова певица исполнит популярные арии из известных европейских и русских опер. 

_{Фото Никиты Чунтомова}

О репертуаре

— Программа этого концерта составлена из произведений, не характерных для вашего театрального репертуара. Чем обусловлен такой выбор?

— Разнообразием. Мне захотелось спеть именно то, что мой зритель не услышит на спектаклях. То, что я редко исполняю (та же ария Далилы или Сантуццы) или чего вообще нет в моем репертуаре.

— Для концерта вы выбрали достаточно известные и популярные композиции, хотя в театре выступаете по большей части в раритетных операх. «Орфей» Монтеверди», «Клеопатра» и «Синдерелла» Массне, «Граф Ори» Россини, «Сатьяграха» Гласса, «Пассажирка» Вайнберга… Вот лишь неполный список. Более того, несколько лет назад вы были единственной в Перми исполнительницей главной партии в «Орлеанской деве» Чайковского.

— Музыка всех этих опер очень красивая, и мне жаль, что она звучит лишь в Перми или в Екатеринбурге. Ты учишь произведение, но исполняешь его только в конкретном театре. Это грустно.

— Может быть, вам поступали предложения от других театров спеть что-нибудь из этого списка? Например, в концертах или концертных вариантах опер?

— У каждого театра своя репертуарная политика, и пока она не пересекается ни с пермской, ни с екатеринбургской. Также везде есть свои певцы, в расчете на которых ставятся спектакли. 

Хотя с «Пассажиркой» получилось любопытно. Я участвовала в Перми в ее концертном исполнении. Материал вошел в меня настолько, что у меня возникло непреодолимое желание о спектакле. И вскоре Екатеринбург объявил о премьере. Спектакль получился довольно интересным, а то, что я заранее знала эту оперу, мне только помогло.

Об авторитетах

— С каким по характеру дирижером вам комфортнее работать? Какими качествами он должен обладать?

— Я люблю властных дирижеров. Вы с ним должны быть на одной волне, одинаково чувствовать музыкальный материал. Его задача вести тебя за собой — вместе с другими солистами и оркестром. Но в жизни бывает и по-другому: когда ты тащишь на себе оркестр или не поспеваешь за ним. Это очень тяжело. Бывают вокальные моменты, которые очень трудно вытянуть. Когда нужно успеть всё проартикулировать, чтобы твой голос про-зву-чал. И если дирижер не хочет идти тебе навстречу, ты вынужден подстраиваться.

Но порой твое восприятие тебя обманывает. Помню случай с Валерием Игнатьевичем [Платоновым]. Я была тогда моложе и испытывала чисто физические вокальные трудности. В определенном фрагменте «Орлеанской девы» на репетиции он задал очень медленный темп. Внутренне я сопротивлялась: у меня лирическое меццо-сопрано, чуть бы поживее. А потом оказалось, что я заблуждалась. Темп был нормальным.

Обычно я стараюсь себя записывать и потом отслеживать, что не так. Бывает так: на сцене кажется, что поешь круто, а запись показывает, что не очень. Первые ощущения могут обмануть.

— Кто помогает вам в работе над образом? Кому вы полностью доверяете?

— Пока такого человека нет. Я больше полагаюсь на свой опыт и слух, на собственное ощущение. Не скажу, что не прислушиваюсь к советам вокальных педагогов и концертмейстера, но последнее слово, конечно же, за мной. Вспоминаю моего первого педагога по вокалу Генриетту Денисову. На уроках она всегда нам твердила: «Вы должны оторваться юбки!» Пока ты держишься за кого-то, ты не можешь развиваться!

В последние два года в консерватории мне хотелось самой выстраивать свою работу, мне было там тесно. И когда я разучиваю какую-то роль, то всегда ищу что-то индивидуальное. Уже на выученном материале могу послушать записи других певиц, сходить на репетиции или спектакли коллег. Наблюдаю, отмечаю, подходит мне это или нет, что бы сделала я. Каждую роль пропускаю через себя и стараюсь наполнить ее своими чувствами и мыслями.

— В годы учебы или в начале карьеры вам хотелось быть на кого-то похожей?

— Я сразу пыталась найти свой голос. И его я искала очень долго… Не сразу у меня всё получалось, но я считала: раз вокалу учат, значит этому можно научиться.

— А как вы вообще оказались в театре?

— Моя мама очень любила оперу. Она брала меня с собой в театр. Но первых впечатлений я не помню. Это не было любовью с первого взгляда.

Желание заниматься профессионально вокалом и музыкой у меня появилось после выступления Тамары Синявской. Мне было 16 лет, я училась тогда в музыкальной школе, была солисткой в хоре, но меня это не увлекало настолько, чтобы я решила связать свою дальнейшую жизнь с музыкой. Но ее выступление подействовало как щелчок. До сих пор помню тот вечер, она пела арию Сильвы: «Частица черта в нас, в сияньи женских глаз…».

_{Фото Никиты Чунтомова}

О голосе

— Вы внутренне с кем-нибудь конкурируете?

— Когда я училась в консерватории, мы были ограничены в информации. Конечно, были Тамара Синявская, Елена Образцова, Ирина Архипова… Но мне больше нравился европейский вокал. Русская манера исполнения мне была не близка.

Сегодня мне нравится, как поет Элина Гаранча. Поскольку сейчас я постепенно перехожу из меццо-сопранового регистра в сопрановый, то слушаю записи американской певицы Ширли Верретт. Она начинала как меццо, а в 1970-х переключилась на сопрановые партии. Она школьно поет, очень компактно, но для меня она эталон оперной певицы.

— Чем вас так привлекает сопрановый репертуар?

— Сейчас он мне более интересен. Фониатр, осмотрев мои связки, как-то заметил, что у сопрано чаще всего связки толстенькие и коротенькие, а у меццо — длинные и тонкие. У меня — длинные и толстые. Поэтому мои голосовые возможности не ограничены. Пока я совмещаю.

— Наряду с выступлениями в театре вы еще преподаете вокал в музыкальном училище. Какой вы педагог?

— Лояльный! В чем-то похожа на моего педагога Генриетту Денисову. Она была строга, ну или я ее так воспринимала. В начале учебы я была очень тихой, скромной. И однажды она мне сказала: «Что, стесняешься? В бухгалтерии будешь стесняться!» На сцене ведь не спрячешься.

— И как вы преодолели страх сцены?

— Занималась много в классе. Училась, как выйти на сцену, как себя подать: либо я королева… либо «Здравствуйте! Я так рада вас видеть!». Я выбрала имидж жизнерадостной женщины.

О сцене

— Как проходит ваш день перед спектаклем? Как это зависит от роли, которую вы будете играть?

— Раньше я всегда старалась хорошо выспаться перед спектаклем. Сейчас у меня такой плотный график и бешеный ритм жизни, что просто не получается отдохнуть.

Бывают легкие роли. Например, Ольга в «Евгении Онегине». В ней я играю саму себя в предлагаемых обстоятельствах, поэтому не готовлюсь как-то по-особому.

Вообще мне проще и легче настроиться на спектакль, когда я не дома. Когда могу отключиться от семейных и бытовых забот, когда не нужно встречать ребенка из школы, кормить его. Мне важно побыть в тишине. Не менее важно жить рядом с театром. Было время, когда мне приходилось ездить на работу издалека, на общественном транспорте. И я злилась. Меня раздражали посторонние звуки, какие-то разговоры… Внутри меня всё кипело.

— В чем для вас залог успешного спектакля? Случалось, что спектакль не задается с самого начала, вы чувствуете: всё, это провал, — а доигрывать нужно. Как вы выходили из этой ситуации?

— Совсем провальных не было. Бывает внутреннее ощущение, что как-то вяло идет, но оно может обманывать. Тебе кажется, что сегодня был не лучший спектакль, а зал в конце ликует и аплодирует.

— Какие роли делают вас счастливой? А какие, наоборот, выматывают, опустошают?

— За всю мою карьеру был единственный случай, когда спектакль меня изнурял. Я пела Ежибабу в пермской «Русалочке» Дворжака. Режиссер Георгий Исаакян собрал в этом образе всё низкое, что может быть в человеке. Я помню, что болела после спектакля. Не могла отойти от него целый месяц! Потом перестала впускать этого персонажа в себя, оставила только голую технику, убрала эмоции. К слову, в екатеринбургской постановке «Русалки» я уже Княжна. В Чехии (а режиссер спектакля Томаш Пилар — чех) эту партию традиционно поет меццо-сопрано, и у меня появилась возможность попробовать себя в другой роли.

— Кому из партнеров по сцене вы полностью доверяете и с кем согласились бы на любой проект?

— Ильгам Валиев. Когда мы с ним пели «Тоску», мой муж после спектакля сказал: «Я тебя такой не знаю». В нашем дуэте есть какая-то химия. Мне с ним всегда комфортно и на репетициях, и на сцене.

— Если бы вы выбирали, то на чем остановились: классический репертуар или современная опера, произведение на русском языке или иностранном, в сценической версии или концертной?

— Я люблю разнообразие, но чувствую, что для моего голоса больше подходит европейский репертуар. Он дарит дополнительную вокальную палитру. С другой стороны, от генов не уйти. Русская музыка у нас в крови, и я без нее не могу. Более того, в театрах должен быть разный репертуар, рассчитанный на разную публику.

В какой-то момент я поняла, что у меня мало концертов. Меня приглашает филармония, но для меня комфортнее спеть в театре, чем дать концерт. Недавно, на вручении премии Casta Diva, я должна была исполнить арию из театрального репертуара, но я так нервничала (больше, чем на спектакле!).

Концертно-камерный формат предполагает достаточно строгое положение тела, то есть умение выразить роль, характер, настроение только голосом. И эта зажатость мне мешает. Я могу, что хотите, сделать в спектакле, но на концерте застываю. Бездумная гимнастика, махание руками меня раздражают.

— Вам бы хотелось больше концертов?

— В концертном репертуаре есть потрясающий пласт музыки! Мне бы хотелось спеть вокальный цикл «Плач гитары» Марка Минкова. В прошлом году в Новосибирске я пела «Песни и пляски смерти» Мусоргского. И я понимаю, что этот цикл, как и любой спектакль, требует дальнейшей работы, углубления. Но концертный формат предполагает, как правило, разовое выступление…

О Кармен

— Думаю, не ошибусь, если назову Кармен вашей коронной партией. Александр Титель так о вас сказал в этой роли: «Она цепкая, в ней есть темперамент, она умеет делать какие-то вещи очень тонко, умеет быть разной, нежной и дикой, прекрасной и отвратительной — а всё это есть в Кармен». Более того, в вашей карьере как минимум пять постановок с этим названием, и почти все они создавались именно на вас. Насколько разными в них получились трактовки Кармен. Что есть в этой героине от вас самой?

— Кармен я пою уже пятнадцать лет. Мне нравится, что эта роль дарит свободу, ощущение раскованности. Иногда думаю, что пора бы уже отойти от нее, пусть поют молодые солистки. Но нет, театры хотят видеть в этой роли конкретно меня. Меня приглашают спеть Кармен в Самаре. В Екатеринбурге я одна пою эту партию. Эмоционально это довольно тяжелый спектакль. Я люблю от него отдыхать. Мне бы хотелось выступать с ним не так часто, но у меня в графике по две «Кармен» в месяц.

Трактовку образа в том или ином спектакле всегда определяет режиссер. Кто для него Кармен: влюблена ли я в Хозе или просто им пользуюсь? Влюбилась ли в Эскамильо или он для меня лишь повод, чтобы избавиться от надоевшего мужчины? Режиссер определяет линию моего поведения. Но я-то ведь одна. Меня самой в этой роли, наверное, много. Люди, которые меня знают, говорят: «Ты же играешь себя!»

Хотя я не стала бы ставить между собой и Кармен знак равенства. Никогда не стану выяснять отношения с агрессивным мужчиной. Я в этом плане трусиха. Во мне есть определенная жесткость, прямолинейность, но ведь суть Кармен не только в этом.

— «В любой профессии самое важное — удержаться наверху и сделать это достойно. Самое страшное, как мне кажется, добраться до этой высшей точки, а потом не понимать — что делать, куда идти, куда дальше двигаться», — так сказали вы в одном из своих интервью. Где вы сейчас в этой траектории? На пике?

— Скорее всего, да, на пике. И, возможно, поэтому я сейчас смотрю на другой репертуар. Хотя… я всегда в поиске, в преодолении, и для меня нет еще высшей точки. Я в движении.

Вопросы задавала Ирина Архипенкова