В Петербурге состоялся тройной дебют. Теодор Курентзис сыграл свой первый петербургский концерт, сопрано Барбара Ханниган впервые приехала с барочным репертуаром, и оперная музыка Рамо в таком количестве, кажется, тоже здесь прозвучала впервые.
Трудно придумать более подходящее событие для фестиваля под названием «Дягилев. P.S.», чем долгожданное возвращение Теодора Курентзиса в Петербург, где он не выступал с консерваторских лет. Угадывая, на что имеется высочайший спрос, организаторы практикуют дягилевский принцип номер один. И сам Курентзис становится деятелем того же масштаба, что и предыдущий пермский реформатор, — судя по размаху, с которым он взялся менять российский музыкальный ландшафт.
В программе «Рамо-гала» Теодор Курентзис показал себя максималистом того же типа, что и дягилевские протеже. Как многие из них, он работает в чужой стране, где эстетические ограничения не так сильно обязывают, как в родной традиции. Подобно почти всем из них, он берёт престижные концепты и переводит их в масштаб, дотоле неслыханный. А на концерте стало ясно, что и творческая установка Курентзиса схожа с целями Дягилева: эффект превыше всего.
Эффект был достигнут не меньший, чем на иных премьерах Русских сезонов: Александринский театр сотрясался от стоячих оваций, рёва и топота. После бисов дирижёра со товарищи громко пригласили приезжать ещё. В факторы успеха следует записать не только виртуозность оркестра MusicAeterna, вышколенного по европейским стандартам, но и поистине виртуозный эстетический маркетинг его руководителя.
Сценические выходки Курентзиса смоделированы по авторитетным европейским образцам, и эта благородная преемственность тщательно подчёркнута. В заключительном хоре Forêts paisibles из «Галантных Индий» сам Курентзис взял барабан и стал слева, прозрачно намекая на знаменитый DVD. Почувствовав déjà vu, зал Александринского стал аплодировать в такт, совсем как зал Опера Гарнье в 2003 году. А солистка Барбара Ханниган встала на дирижёрский подиум, как Мирей Делюнш в опере-балете «Платея».
Музыкальный максимализм Курентзиса идёт дальше. Ему мало имитировать наипрестижнейшее достояние западной музыки — историческое исполнительство в его текущем, виртуозно-драйвовом варианте. Желательно удвоить и виртуозность, и драйв — и вдобавок размер. По сравнению со знаменитыми оркестрами Les Musiciens du Louvre Минковского и Les Arts florissants Кристи, чьи записи французской барочной оперы считаются эталонными, MusicAeterna сыграли Рамо составом, вдвое большим. И здесь начались побочные эффекты передозировки.
Традиционный, выработанный десятилетиями исторического исполнительства саунд барочного ансамбля лишился элегантности и лоска: обволакивающего послезвучия лютни и клавесина не было слышно за армией струнников. Исчезла ритмическая маневренность маленькой группы, и дирижёр был вынужден отбивать железный такт, чтобы махину не занесло на виртуозных виражах. А симфоническая мощь без глубокого, сливающегося вибрато современных смычков звучала топорно. Но самым печальным результатом дисбаланса было потерянное во чреве оркестра соло Барбары Ханниган.
Многие современные композиторы, в том числе голландский классик Луи Андриссен, считают своим вокальным идеалом узкий, точный, без тени вибрато голос Ханниган — канадки по происхождению, голландки по прописке. В России Ханниган уже была — с монооперой Мишеля ван дер Аа «Одна», но с барокко приезжает впервые. Диапазон её репертуара и сценических образов невероятен. Чтобы убедиться, что эпатаж Курентзиса для Ханниган далеко не предел, можно посмотреть, как голландцы встречали нынешний Новый год на площади перед Консертгебау. Но музыкально оркестр и солистка совсем не подходили друг другу.
Одно дело, когда ради драйва рвут струны пятнадцать человек Венецианского барочного оркестра, аккомпанируя диве с голосом, столь же блестящим, как и её платье, дающее вокалу визуальное преимущество. Совсем другое — когда это делают 10 первых, 10 вторых скрипок, 10 альтов, 8 виолончелей и 4 контрабаса, среди которых теряются и простой (по обертоновому составу), элегантный голос Ханниган, и её серое, матовое платье.
Впрочем, в цепенеющем lamento из оперы «Кастор и Поллукс» оркестр всё же нашёл динамический уровень, не заглушающий бесчисленные вокальные нюансы Ханниган в диапазоне от piano до полушёпота. Две инструментальные пьесы, исполненные малым составом, тоже напомнили, что в MusicAeterna играет немало чутких музыкантов.
Ричард Тарускин, автор эпохального труда об историческом исполнительстве Text and Act, читавший в тот же день доклад на международной музыковедческой конференции В круге Дягилевом и потому присутвовавший в зале, однажды заметил об «эффектном стиле» исторического исполнительства: в первый раз подобные интерпретации захватывают, во второй раз их слушать скучно, а в третий — невыносимо. Но очевидно, что Курентзис делает ставку не на третий, а на первый раз — не на посмертную славу, а на сиюминутную репутацию, которую он уже заработал вполне. Это показал его петербургский дебют — достаточно шумный, чтобы остаться в музыкальной истории города.