Редкий случай, когда оперный спектакль, являясь эпохальным событием, не требует разговора о режиссерской концепции.

Первая оперная постановка под руководством нового худрука Пермского театра оперы и балета Теодора Курентзиса имела оглушительный успех. В прямом смысле слова — со стадионными визгами, свистами и топаньем, которых отродясь тут не слышали и к которым, судя по всему, никто не был готов. Премьерных спектаклей осторожно запланировали всего четыре, все билеты были распроданы (причем цены на них за последнее время существенно подняты и бесплатные пригласительные для важных гостей отменены), а следующий раз спектакль будут давать только летом — пермяков приучают к системе stagione.

Оперу Моцарта Così fan tutte как-то даже язык не поворачивается тут называть в корявом отечественном переводе «Так поступают все женщины». Ничего привычно-отечественного, а уж тем более провинциального в этой продукции не найти. Новые амбиции пермского театра сразу демонстрирует буклет, сработанный по типу зальцбургского, где постановка оперы — это повод углубиться в самые разнообразные культурологические изыскания и просветительского, и научного свойства. Но сам по себе буклет ничего не смог бы доказать, если бы спектакль не демонстрировал, куда теперь придется летать за музыкальным перфекционизмом.

Così — тот редкий в наше время случай, когда оперный спектакль, являясь вполне эпохальным событием, не требует в первую очередь разговора о режиссерской концепции. Как-то так исторически сложилось, что передового дирижера Курентзиса привыкли рассматривать (по крайней мере в нашей стране) в тандеме с передовым режиссером Черняковым. Что неправильно. Это два очень непохожих художника, глядящих в абсолютно разные стороны, которые периодически оттаптывали друг другу ноги в совместной работе то над «Макбетом» в Новосибирске, то над «Дон Жуаном» в Большом.

И вот в пермском Моцарте (в недалеком будущем там обещано поставить и остальные две оперы на либретто Да Понте — «Свадьбу Фигаро» и «Дон Жуана») Курентзис наконец полновластный хозяин происходящего. Официально это называется исторически информированным исполнительством. Но меньше всего это напоминает музей. Маэстро жонглирует эпохами и стилями, извлекая из Моцарта то ритуальный драматизм барочной оперы-seria, то романтическую зачарованность. При этом каждая нота и пауза выверены, каждый неожиданный контраст отмерен.

Конечно, играют на копиях старинных инструментов, на жильных струнах. Скрипачи и альтисты к тому же играют стоя, из ямы видны их прикованные к маэстро глаза. От их экстатической дисциплинированности даже как-то немножко не по себе. Двенадцать духовиков, вместе с их старинными дудками, выписаны из-за границы. Но с экстремальным пианиссимо, которое маэстро требует в любимом своем номере — арии Фьордилиджи, — не справляется даже голландская звезда натуральной валторны Хелен Макдугал. Остальные духовики роскошно гундосят. Речитативам на хаммерклавире вдохновенно аккомпанирует Джори Виникур, по случаю последнего спектакля премьерной серии позволивший себе очаровательное хулиганство: он вплел в свою импровизацию тему телефона Nokia (которую из-за необычности тембра, кажется, публика проглотила как моцартовскую).

Понятно, что приглашение западных спецов — отдельная статья расхода. Солисты тоже не дешевы. Спектакль стоит примерно полмиллиона евро: для Москвы и заграницы это совсем не великая сумма, но местный бюджет трещит, СМИ не устают кричать про «понаехавших пилить местные деньги», интернет-форумы переполнены прокляиями. Впрочем, рупор оппозиции газета «Звезда» уже вышла после премьерной серии с милостивым заголовком «Брависсимо». Неожиданно появился местный спонсор, оплативший четверть стоимости постановки. Постепенно среди белых воротничков города поселяется мысль, что ходить в оперу — это круто.

В общем, такая уж тут социально-любопытная история, что одним лишь рецензированием спектакля не ограничишься. Еще один ее аспект — вовлеченность местной, докурентзисовской труппы в происходящее. Перед премьерой Моцарта состоялась первая серьезная работа с ней нового худрука — дали старую постановку «Кармен», но на французском языке, до этого она здесь шла по-русски. В моцартовском же спектакле два состава (имеющие одинаковый успех): один совсем звездный, с фирменной курентзисовской Симоной Кермес в партии Фьордилиджи. Второй — с Анной Касьян, новой его любимицей, французским сопрано с кавказскими корнями и темпераментом Чечилии Бартоли. Кроме того, во втором составе (более важном для сложившейся здесь напряженной ситуации) задействованы и местные кадры. Прежде всего, это ведущая солистка театра меццо-сопрано Надежда Бабинцева, очень гладко пропевающая партию Дорабеллы. Наталья Кириллова исключительно убедительна в качестве интриганки Деспины. Герои-любовники — приглашенные: мариинский тенор Станислав Леонтьев (Феррандо) и канадский баритон, работавший с Курентзисом в московском «Воццеке» Бретт Полегато (Гульельмо). Любимцем публики заслуженно стал Гарри Агаджанян из Екатеринбургского театра в роли циника Альфонсо — уморительный актер, корректно сдерживающий свой могучий бас.

Музыкальное качество, какое-то совсем не характерное для российской действительности с ее столичной спешкой или провинциальной скудостью, является первым достоинством спектакля. Вторым является тот факт, что спектакль в постановке немецкого режиссера Матиаса Ремуса, вовсе не претендующий на новые смыслы, очень приятно и интересно смотреть. Пермской публике, для которой это первая встреча с моцартовским шедевром, можно только позавидовать. Все понятно; характеры вылеплены; сначала весело, потом грустнее; эксперимент над женской верностью разрушает безоблачную стабильность, но обнаруживает живые чувства.

И еще этот спектакль очень красив, но совершенно не стыдной, не вампучной красотой. Автор последней — знаток исторического костюма Штефан Дитрих, четыре года назад сочинивший знаменитые костюмы для первой в России постановки оперы Маттезона «Борис Годунов». Неаполитанская вилла конца XIX века, залитая неаполитанским светом, меняющимся в течение суток, в которые укладывается весь сюжет (художник по свету Хайнц Каспер); корсеты и шляпы; цветочные горшки и кушетки — все это выглядит штучным товаром невероятной стильности и дороговизны. И то, что декорации и костюмы сделаны в местных мастерских, едва ли не большее чудо, чем музыкальный перфекционизм Курентзиса. 

Источник