Вечер одноактных балетов представил в столице Пермский театр оперы и балета. Программа под названием «В сторону Дягилева» состояла из трех произведений: два из них принадлежат мэтру мировой хореографии Джорджу Баланчину, одно поставлено руководителем балета Перми Алексеем Мирошниченко.

Имя Сергея Дягилева в Перми окружено особым почетом: всемирно известный балетный импресарио прославил имя родного города далеко за пределами России. Чтить память Сергея Павловича (и заодно напоминать планете о причастности Перми к его славе) на Урале вполне справедливо считается хорошим тоном. Вот и новая балетная программа (она номинирована на фестиваль «Золотая маска») тесно связана с дягилевской темой. Отбор названий для вечера «В сторону Дягилева» вполне логичен. Знаменитый американский хореограф Джордж Баланчин в юности работал в европейской дягилевской антрепризе. Поэтому и его поздние балеты, в том числе отобранные Пермью Monumentum pro Gesualdo и Kammermusik № 2, попадают в нужное русло. А новое сочинение Алексея Мирошниченко годится тем более: именно для Дягилева композитор Прокофьев когда-то сочинил партитуру под названием «Сказка про шута, семерых шутов перешутившего». А за основу взял фольклор Пермской губернии.

Чтобы поставить за пределами США балет Баланчина, театрам-претендентам нужно обращаться в «Баланчин Траст» (Фонд Баланчина) – организацию, ведающую авторскими правами после смерти хореографа в 1983 году. Считается, что сотрудники треста весьма придирчивы в выборе компаний, получающих разрешение на постановку. Пермская труппа уже не раз ставила Баланчина, которого всегда приезжали репетировать специальные посланцы Фонда. Это обычная практика, после которой на афише и в программках ставится «штамп»: танец поставлен «в соответствии со стандартами стиля и техники хореографа». На самом деле стандарты (и не только в Перми) часто оказываются размытыми, а техника – несовершенной. Тому есть масса причин, среди которых на первом месте иная, чем у Баланчина, система подготовки российских танцовщиков. «Мистера Би» у нас танцуют по-своему, что порой не мешает находить в иноземных правилах интересные «туземные» акценты. Именно такой, одновременно правильный и неправильный, танец показали пермские артисты в обоих балетах (кстати, это была российская премьера). Monumentum pro Gesualdo – восемь минут танца на музыку Стравинского, технически не сложная, но стилистически коварная миниатюра, где туманные отсылки к музыке Ренессанса сочетаются с изысканной вязью (скорее ритуалом) балетной неоклассики, часто построенной на фирменных полупрофильных позах. Kammermusik № 2 под резкие аккорды Хиндемита – двадцать минут коллективной отвязной аэробики и неожиданно тягучих дуэтов. Здесь надо резко прыгать, отчетливо вилять бедрами, ударно фиксировать позы и плести сложные гирлянды из тел. Есть еще неклассические, скрюченные пальцы рук и удары ногой по воображаемому мячу. И много нетипичного для Баланчина мужского танца. Все это пермские танцовщики проделывали задумчиво и серьезно, убирая недвусмысленные, но не высказанные напрямую нюансы, в том числе легчайшую иронию, а также вполне очевидные в стандартах Баланчина отклонения тела от оси.

Третий балет, «Шут», совершенно не похож на творения великого американца. Если у Баланчина в его бессюжетных опусах танец напрямую выясняет отношения с музыкой, то в сочинении Мирошниченко смачно рассказывают историю, которую можно, хотя и в шутку, назвать «козлиной песней» (перевод греческого слова «трагедия»). Персонаж по имени Козлуха – он в финале погибает – часть истории про шута-хитрюгу, дважды облапошившего свое сказочное окружение на деньги. Непосредственно от дягилевской постановки здесь остался занавес и лубочные декорации, созданные знаменитым художником Михаилом Ларионовым. Партитуру Прокофьева интерпретировал Теодор Курентзис, назвавший работу Ларионова «буйством футуризма» и в сходном духе исполнивший музыку. Костюмы для пермской версии сделали заново, как и хореографию, помещающую действие в сущий водоворот. Чего только не вставил в балет Мирошниченко, микшируя классические па с деталями русского танца! Вот только футуризма, увы, нет, но артисты чувствуют себя как рыба в воде, играя в этих дебелых кумушек со свекольным румянцем, простодушных до глупости шутов в одном сапоге, строгих, но справедливых солдат и разбитных девиц на выданье. Труппа дала этой не особо яркой хореографии серьезный качественный толчок. Номинантка театрального фестиваля Ляйсан Гизатуллина в роли Шутихи излучала несокрушимую уверенность победительницы жизни, как Анджелина Джоли в роли расхитительницы гробниц. Да и исполнитель главной партии Александр Таранов не зря выдвинут в номинации «Лучшая мужская роль в балете»: нахальные притязания его Шута заставляют вспомнить напористость Остапа Бендера.

Майя Крылова | Новые Известия