В.-А. Моцарт. «Дон Жуан». Пермский театр оперы и балета им. П. И. Чайковского. 
Музыкальный руководитель и дирижер Теодор Курентзис, режиссер-постановщик Валентина Карраско, сценография Эстерины Зарилло, Валентины Карраско

Итак, дирижер Теодор Курентзис сдержал свои обещания, и Пермский оперный театр теперь единственный в стране, где осуществлена знаменитая оперная трилогия Моцарта и либреттиста Лоренцо да Понте: «Свадьба Фигаро», «Дон Жуан», «Так поступают все».

Все три оперы в течение трех сезонов ставили разные режиссеры, спектакли стилистически неодинаковы, и концептуальность этого проекта отнюдь не в единстве постановочного решения. Она определенно исчерпывается понятием «Моцарт дирижера Курентзиса ». Или «пермский Моцарт». Стиль, свобода и перфекционизм — вот те категории, что всегда вдохновляют художественного лидера оркестра MusicAeterna, исповедующего аутентистские принципы музицирования. Скажем прямо: такого Моцарта, кроме как в Перми, не услышать больше нигде. Но честно добавим, что и в Перми это услышать не так просто, после премьерной серии из шести «Дон Жуанов» все три моцартовских шедевра покажут друг за другом в начале зимы. И это будет единственный раз за сезон. Курентзис категорически против репертуарного театра, по его мнению, ежедневный поток разных спектаклей не способствует высокому исполнительскому качеству, и с этим трудно спорить.

Ставить «Дон Жуана» Курентзис предложил аргентинке Валентине Карраско, режиссеру известной каталонской группы La Fura dels Baus. Какие уроки она усвоила, работая с ней, осталось не совсем ясным, ее спектакль радикальным никак не назовешь. Добиваясь желаемой инфернальной атмосферы, Карраско загромоздила сцену невероятным количеством обнаженных манекенов и жутковатыми стеллажами с теми же манекенами, но уже расчлененными. Видео-арт, снятый в стиле нуар (с немалым присутствием ню!), проецируемый на прозрачный суперзанавес, дополняет загадочную мрачность пространства, в котором и разыгрывается моцартовская dramma giocoso. Заложенный в определения жанра дуализм (веселая драма) вспоминается не раз, на протяжении всего спектакля зрителям так и будет: то страшновато, то весело. Вот персонажи этого зловещего мира, и выглядят они даже не странно — нелепо. Поверх вполне современной одежды все поголовно носят бандажи и корсеты, ортопедические шины и накладки. Единственный, кто нормален и здоров в этом мире пластиковых кукол, немощных физически и морально инвалидов, — конечно же, Дон Жуан. Он живее всех живых. С естественными реакциями, желаниями, поступками. И этой через край бьющей витальности, а главное — свободы быть самим собой — ему не простят ни за что! Зловещее окружение его непременно растопчет, съест и уничтожит. Собственно, с этого еще на музыку увертюры и начинается спектакль, и все последующее — лишь отматывание пленки назад.

Прямолинейность посыла — главная мысль обнаруживает себя с самого начала, и финал закономерно предсказуем — не отменяет достоинств постановки. Карраско сочинила живой, смелый, лишенный особых рефлексий, но зато изобилующий пикантными эротическими подробностями спектакль. Довольно динамичный в первом акте и слегка буксующий во втором. Рассчитанный на наши богатые киношные ассоциации. Кульминацией первого акта становится сцена бала у Дон Жуана, который тут превращен в отвязную, хулиганскую вечеринку. Согласно донжуановскому дресс-коду туда пускают не всех, а только тех, кто добровольно снимает с себя ненавистные вериги.

Толпа веселых фриков и разноцветных неформалов всех мастей и ориентаций сначала врывается в зрительный зал, затем и на сцену, разворачивая длинный транспарант Viva La Liberta. Но праздник непослушания и свободы длится недолго. Под натиском ханжески злобных пуритан с костылями и протезами все возвращается на круги своя, к прежней унылой серо-коричневой обыденности. Во втором акте, большей частью состоящем из арий — крупных планов, мы пристальнее разглядим главных героев. Все они, донна Анна, Оттавио, Эльвира, вдохновленные общением с Дон Жуаном, захотят избавиться от своих комплексов, в прямом смысле — снять нелепые ограничители. Но и из этого ничего не получится. Особенно забавной выглядит откровенная сцена, где расшалившаяся Церлина исполняет мини-стриптиз, пытаясь соблазнить своего жениха, увальня Мазетто. В самый ответственный момент накладной гульфик на причинном месте у того застревает намертво. Опять не вышло. И здесь возникает неожиданная и вряд ли запланированная режиссером параллель с фильмом «Бриллиантовая рука» (сцена «брюки превращаются»), публика в голос хохочет.

С артистами — а их два состава (в Перми провели придирчивый международный кастинг) — Карраско поработала отлично. Им предложен актерский рисунок необычайной подвижности, сценические задачи непросты, детали поведения проработаны, и абсолютная свобода при очень достойном вокале — достижение большинства солистов этого спектакля. Оба исполнителя титульной партии по-своему хороши. Симоне Альбергини, уже давно известный российской публике, — видавший виды неотразимый донжуан донжуаныч с мефистофельской полуулыбкой. Андре Шуэн сокрушительно молод и хорош собой, обладает баритоном бархатного тембра, его певческие победы гораздо весомее, в частности скоростная «Ария с шампанским » и спетая на невероятном пианиссимо Серенада. В общем — несомненное открытие спектакля. Из приглашенных солистов особо хороши Гвидо Локонсоло в роли Лепорелло, озорника под стать хозяину, и стервозно-соблазнительная Ивона Соботка (Донна Анна). Случились и обещанные Курентзисом еще накануне премьеры открытия в пермской труппе. Имена Надежды Павловой (Донна Анна), Дарьи Телятниковой (Церлина), Бориса Рудака (Оттавио) стоит запомнить хотя бы потому, что никто из них ни в вокале, ни сценически не проиграл статусным иностранцам. А Телятникова так даже порой переигрывала, но запомнилась гораздо ярче певшей ту же партию Фани Антонелу.

Нет смысла говорить, что «Дон Жуан» Моцарта — опера для Курентзиса особо значимая. Рискну предположить — главная. На публике он представлял ее уже не однажды, многим памятны и московское концертное исполнение, и спектакль, сделанный совместно с Дмитрием Черняковым в Большом театре. Думаю, что и этот «Дон Жуан» — не последний. В пермской премьере дирижер поучаствовал и актерски: в сцене послепраздничного избиения хиппующих неформалов один из злобных инвалидов бежит к оркестровой яме и в остервенении топчет партитуру Моцарта. Невозмутимый маэстро проводит концовку первого акта без нот. Ясно, что параллелей с главным героем, живущим, несмотря ни на что, по своим правилам и собственным законам, Курентзис не боится. Скорее всего, такие аналогии для него желательны, достаточно взять в руки отлично сделанный буклет, где много интересных текстов, культурологического контекста, увлекательных интервью и, в том числе, стильная и загадочная фотосессия самого маэстро.

Вообще, прекрасная сама по себе идея этого спектакля об уникальной независимой личности в процессе реализации у режиссера получилась все-таки несколько упрощенной. Ведь свободу Карраско понимает исключительно как свободу нравов, любовь заменяет сексом, столь важная для мифологии образа Дон Жуана погоня за идеалом и «вечно женственным» порой начинает напоминать банальный промискуитет. И опустошенному герою ничего не остается, как спеть серенаду резиновой кукле (маленький привет феллиниевскому «Казанове»!). А где амбивалентность и парадоксальность Дон Жуана, да и психологическая неоднозначность других персонажей? Где экзистенциальный космос, метафизические глубины и тайны? Ответ правильный — в партитуре Моцарта, озвученной Курентзисом и его музыкантами. Здесь есть все искомое, прихотливо-свободный темпоритм, игра тембральных красок (жильные струны и натуральная медь звучат удивительно свежо), чудеса, творимые на хаммерклавире Джори Виникуром. И этот контрапункт музыки и сцены, похоже, становится главным принципом работы дирижера с современной режиссурой. Равный по масштабу соратник ему нужен не всегда. Исключение — прошлогодняя «Королева индейцев» Перселла в постановке Питера Селларса.

Кстати, для концепции Карраско гораздо больше подошла бы другая версия партитуры, без заключительной сцены и морализаторского фугато в конце, которое здесь уж точно выглядит нелепым довеском. Ей, наверное, важнее было бы оставить своих героев не торжествующими победу, а опустошенными, невостребованными, неудовлетворенными, с туманными жизненными перспективами. Главный двигатель их деятельности исчез, и все сразу теряет смысл. Но Курентзису в завершении проекта, начатого три года назад, важно было раскрыть все купюры и представить полный вариант партитуры. За постановкой у него сразу следует период — долгий и тщательный — записи профессионалами компании Sony Classical, с которой у дирижера эксклюзивный и долгосрочный контракт. Весной прошлого года вышел релиз «Le nozze di Figaro», уже собравший и восторженные отзывы критики, и серьезные награды (в частности ECHO Klassik и совсем недавно — «CD года» по версии авторитетного журнала Opernwelt). В ноябре появилась запись «Cosi fan tutte», а последний диск «Don Giovanni» выйдет в следующем году. При всей внешней богемности у Курентзиса — строго и четко продуманный алгоритм творческой жизни: есть этап создания спектаклей, и есть время, чтобы увековечить их музыкальную составляющую.

Лариса Барыкина | Петербургский театральный журнал