Перед премьерой оперы «Дон Жуан» мы предложили арт-критикам посмотреть на афишу и поделиться мыслями о том, что они на ней видят.
Илья Шипиловских, руководитель Арт-галереи Ельцин Центра
Что я вижу: мужчина в одиночестве смотрит на «Черный квадрат» Малевича. И надпись — «Дон Жуан». Кто кого здесь пытается соблазнить? Где женские образы? Это я думаю в начале. Дальше кажется, что легкости, которая ассоциируется с оперой Моцарта, не будет. Чувствуется, что предлагают ребус, причем без явного стимула к тому, чтобы его разгадать. Монохромная цветовая гамма и простая, очевидно, не новая одежда на парне не сулят ничего, что ассоциируется с радостью в привычном понимании. Сам «Квадрат» словно нависает над тобой и представляется чем-то тотальным, безэмоциональным и подавляющим. Общее ощущение — мне предлагают интеллектуальное испытание, пойти на которое я должен на свой страх и риск.
Наиля Аллахвердиева, арт-директор Музея современного искусства PERMM
Меньше всего это изображение вызывает у меня ассоциации с оперой, скорее с музеем современного искусства. Гендерный подтекст, заложенный в «Дон Жуана», тут не читается. Здесь изображен мужчина перед неизвестным. Его образ достаточно обобщенный. Ну, еще это не совсем афиша, а картинка с текстом. Чтобы она стала афишей, текст должен быть частью изображения. Но в целом, конечно, перед нами отличный ребус, у которого могут быть вариации от языковых контекстов: в русском это Он и Она, Мужчина и Картина. В английском — Мужчина и Оно. Родовая привязка другая.
Ирина Мак, журналист, художественный критик
Афиша с «Черным квадратом» применительно к величайшей опере доносит суть куда точнее, чем это сделал бы портрет распутника в камзоле и чулках. Дело не только в том, что мы далеко отстоим и от XVIII века, и от 1910-х годов, и буквальное следование барочной моде бессмысленно. Моцарт с Малевичем — главные визионеры, «Là ci darem la mano» сегодня — такое же наше, да и мировое всё, как русский авангард. «Веселая драма», представленная в 1787 году в Праге и впервые дотянувшая драматизм оперы до масштаба шекспировских страстей, стала таким же прыжком в вечность, как супрематический зал на выставке «0,10″ в Петербурге почти 130 лет спустя. Стремление к «обнулению» у Малевича, беспредметность, ставшая для него эталоном и символом гармонии, логично подводит к абсолютной гармонии Моцарта. И ад, в который проваливается Дон Жуан, — тот же квадрат, поглощающий свет.
Помимо прочего, «Черный квадрат» отсылает к опере своей историей — Малевич был художником постановки футуристической оперы Михаила Матюшина «Победа над солнцем», и в эскизах к спектаклю в 1913 году впервые возник «Черный квадрат».
Анна Толстова, художественный критик
Моцарт и Малевич —одновременно соседи и антиподы: соседи по Парнасу, где первый олицетворяет собой Музыку, а второй — Авангард, и антиподы в популярных представлениях о том, что такое гениальность. С одной стороны, даже ревностные обожатели Моцарта не скажут, что он был реформатором музыкального языка эпохи, тогда как и ненавистники Малевича вынуждены признавать, что он совершил революцию в мире искусства. С другой стороны, про вундеркинда Моцарта все знают, что печатью гения он был отмечен с раннего детства, а про Малевича частенько говорят, что «Черный квадрат» нарисует любой ребенок. Есть, правда, и другой взгляд на Моцарта и Малевича: будто бы «Черный квадрат на белом фоне» сложен и недоступен для восприятия, как кантовская «вещь в себе», зато «Дон Жуан, или Наказанный развратник» покоряет всякого, у кого есть уши и сердце, — мы готовы подпевать увертюре, дуэтам и ариям Моцарта, но вряд ли сможем напеть что-то из Малевича. Однако взгляните на афишу с фотографией зрителя, смотрящего на «Черный квадрат»: он и сам не замечает, что, словно хамелеон, слился по цвету, вернее — по его отсутствию, с предметом созерцания.