Едва ли балеты Джерома Роббинса оставят кого-то равнодушным: его новаторский взгляд на классику навсегда запечатлел имя великого хореографа в истории. В преддверии трансляции «Времён года» и «Концерта» публикуем интервью с Бартом Куком — репетитором и представителем Фонда авторских прав Джерома Роббинса.

---

Барт Кук
Фото: Марина Дмитриева

---

— Роббинса называют олицетворением американского духа в танце. С точки зрения идеологии, исполнительства, позиционирования, что это значит?

— Это очень интересный вопрос, вокруг которого ведутся споры и дискуссии. Американская хореография представлена многими направлениями, и мистер Роббинс не единственный ее представитель. Однако он воплотил в своем творчестве всё то, что принято называть «американизмами».
И первый тому пример — его ранняя постановка «Увольнение в город» 1945 года. Роббинс облек абстрактный танец в форму, от которой публика пришла в восторг. До него это начал делать Джордж Баланчин, но его балеты в большей степени элитарны, а у Роббинса хореография, благодаря его увлеченной работе в жанре мюзикла и в кинематографе, близка и понятна массовой аудитории — если можно так выразиться, приближена к народу.
«Времена года» — это, пожалуй, самый академичный балет во всем его творчестве. И по форме, и по композиции, и по набору элементов он повторяет канон классического императорского балета.

— Что конкретно считается «американизмом» в танце?

— Это специфический американский взгляд на классический балет. Классику привнесли на нашу почву русские хореографы и танцовщики. Затем она прошла «акклиматизацию», и в результате сложились черты, которые принято называть «американизмами». В первую очередь это особое чувство юмора. Роббинс не был бы собой, если бы не приправил те же «Времена года» шутками и тонким юмором. В каждом из четырех сезонов публике есть над чем посмеяться. В «Концерте» же юмор и драматическая игра и вовсе стоят на первом месте. На сегодняшний день это лучший образец комедии в балете. Это тот эталон, по которому судят о других представителях этого жанра.
Юмор, как вы знаете, имеет национальные особенности. Когда я работаю с артистами из других стран, я стараюсь скорректировать шутки к восприятию местной аудиторией. Где-то вообще над некоторыми вещами лучше не смеяться. Скажем, вряд ли зритель в Венгрии поймет шутки во время мазурки.
Чтобы публика поняла иронию «Концерта», требуется небольшое разъяснение. Не знаю, как в вашей стране, но в США времен Роббинса в Carnegie Hall допускалось, чтобы зрители переставляли стулья, придвигаясь поближе к музыкантам. На этом строится завязка «Концерта». Далее можно обойтись без уточняющих фраз, ведь в этом балете мы видим персонажей, которые встречаются в любой точке мира. Роббинс показал, что чувствует и о чем думает каждый из них, увлекаемый магией музыки.
Однако некоторые миниатюры нужно объяснить более подробно, особенно артистам, которым предстоит это исполнять. Возьмем, к примеру, «Вальс ошибок». Здесь не просто путающиеся в элементах балерины. Они танцуют так, как, им кажется, должны танцевать настоящие мастера. То есть исполнители этих партий должны представить себя дилетантами, которые самоуверенно считают себя профессионалами. Но и это их представление об идеале — всего-навсего стереотип, шаблон восприятия балета. Уф, непросто объяснить задачу. А Роббинс это поставил.

---

«Концерт», Пермский театр оперы и балета
Фото: Антон Завьялов

---

— Джером Роббинс работал с Баланчиным, которого все по-американски просто называли «Мистер Би». Было ли прозвище у Роббинса?

— «Джерри». Так к нему обращались окружающие. Или вообще не использовали никакого обращения, потому что слишком его боялись. В лучшем случае ждали, когда он сам заведет речь. Я тоже не скоро почувствовал в себе уверенность говорить ему «Джерри».

— У него был взрывной характер?

— Как все гениальные люди, он был непростым человеком. Был мнительным, не терпел, когда ему отказывали. Но учил он великолепно! У него можно было многое перенять в плане хореографии и режиссуры. Он был перфекционистом. К нему очень рано пришла слава, и все последующие годы он каждым своим новым проектом стремился повторить тот успех, когда ты «наутро просыпаешься знаменитым».
Если ему не удавалось достичь планки, которую он перед собой ставил, Джерри сердился. Мог трудиться над постановкой шесть месяцев, а накануне премьеры, если ему что-то не нравилось, всё отменить — несмотря на огромные затраты сил, времени и средств.
Бывали случаи, когда Джорджу Баланчину приходилось вмешиваться и в приказном порядке выпускать премьеру. Это было время, когда мне часто приходилось выступать в роли парламентера между ними. Ходил от одного к другому с «передачками» и старался сгладить острые углы. Если премьера все-таки выпускалась, но Роббинс не был удовлетворен, то, по его настоянию, в программке писалось: «эскиз» или «хореографические наброски». Спустя какое-то время, получив возможность что-то доработать, выверить костюмы и прочее, мистер Роббинс вновь представлял спектакль публике.

— Допустимо ли сравнивать «Времена года» с «Драгоценностями» Баланчина?

— Не думаю, что это уместно. Хотя во «Временах года» мистер Роббинс по максимуму выразил свое восприятие классического романтического балета. Он очень гордился этим спектаклем. И Баланчин, кстати, очень высоко оценил эту его работу. Именно он предложил Роббинсу начать не с «Весны», а с картины «Зима», чтобы в финале была вакханалия «Осени». В работе над этим балетом Баланчин показал себя настоящим наставником Роббинса.

---

«Времена года», Пермский театр оперы и балета
Фото: Антон Завьялов

---

— Пока был жив Баланчин, Роббинс находился в его тени. Почему он не занял потом место своего коллеги и наставника? Был слишком занят проектами или ему не хватало для этого личных качеств?

— И то и другое. Роббинс стремился к славе и неутомимо трудился. В то же время ему хотелось получить титул, который был у Баланчина. Но его собственные человеческие пределы этого не позволяли. В США то и дело появляются биографии Джерома Роббинса, но одна нелепее другой. Ни один из авторов еще не подобрался к настоящему пониманию природы этого человека.

— Как вы думаете, почему так происходит?

— История — штука гибкая. Людям свойственно переписывать историю, особенно когда они хотят показать прошлое несколько в ином ключе, чем это было на самом деле. Например, к такому приему часто прибегают политики: когда они не хотят говорить о чем-то, то либо умалчивают об этом, либо плетут всякие небылицы. Это называется «предвзятая подача информации».
Но как тогда подать информацию, чтобы она и соответствовала действительности, и при этом не очерняла человека, о котором идет речь? Нужно спрятать «грязное белье». Вот почему биографии одного и того же человека различаются в отдельных эпизодах: их авторы сами выбирают, о чем они расскажут, а что оставят в тени.
Я считаю, прежде всего мы должны оценивать творчество художника, а не личность. У Джерома Роббинса много балетов — больше шестидесяти, и каждый из них по-своему красив и уникален.
Попытка понять мистера Роббинса сродни погружению в глубокий бассейн, заполненный массой людей. Можно описывать связи между ними, вести поиски того, что вдохновило артиста на создание произведения, но по сути всё это не имеет значения. Важность представляет только само произведение искусства и то, как оно влияет на современность, из которой ты на него смотришь. 
В частности, именно за это я и люблю «Концерт»: ты наблюдаешь за героями-зрителями и тем, как музыка заставляет их фантазировать, представляя себя не теми, кто они есть. Каждый из нас, сидящих в зале, — кто-то из этих персонажей. И еще я очень люблю «Клетку». Это балет про темную сторону взросления девушек. Это не самая изящная работа мистера Роббинса, но она привлекательна тем, как здесь изображен «людской муравейник». Всё очень графично и драматично.

---

«Концерт», Пермский театр оперы и балета
Фото: Антон Завьялов

---

— Какие отличительные признаки позволяют говорить, что перед нами балеты Джерома Роббинса, а не какого-то другого хореографа?

— Роббинс очень хорошо чувствует драматургию спектакля: он знает, как долго можно тянуть тот или иной эпизод, а когда требуется резкая смена сюжета. Его спектакли, как правило, приправлены отличным чувством юмора. Юмор есть даже в его самых академичных балетах — в том, как он сочиняет танцевальную фразу или изменяет ее. Яркий тому пример — «Времена года».
Кстати, Роббинс многому научился у Кеннета Макмиллана и Джорджа Баланчина. В его кабинете в New York City Ballet висели портреты обоих.

— Баланчин же был наставником Роббинса. Любопытно, что Пермский балет одним из первых в России стал исполнять спектакли обоих этих хореографов. В результате появился культурный феномен — «пермский Баланчин». А что вы скажете про «пермского Роббинса»?

— Привносить что-то свое в спектакль — это нормально. Каждая труппа справляется со стоящими перед ней задачами сообразно своим умениям и вкусам. От этого не убежать, да и не нужно.
Моя репетиторская функция состоит в том, чтобы приблизить исполнение балета к оригиналу, но не клонировать его. Свою задачу я вижу в том, чтобы раскрыть потенциал каждого артиста и привнести в его природу стиль конкретного хореографа. Когда танцовщики разгадывают «код» Роббинса, они становятся заметно сильнее и свободнее в творческом плане. Некоторые балетмейстеры слишком всё контролируют, не дают ступить ни шагу в сторону — я думаю, они просто фрики. Ты должен быть либералом, а не контроллером.
Хотя сам мистер Роббинс был, конечно, настоящим фриком контроля. Только представьте: человек работал, затем отправился на заслуженный отдых, но был убежден, что кто-то другой должен вызубрить его хореографию. Но ведь у меня тоже есть свой взгляд на вещи, не так ли? Я — Барт, и я, естественно, сделаю всё необходимое для адекватной передачи его хореографии, но все равно останусь собой. Пожалуй, я был единственным, кому мистер Роббинс позволял так себя вести. Видя, как я работаю, он мог сказать: «Да, у тебя получается лучше, чем у меня, и поэтому у меня нет причин быть недовольным тем, что ты повторил рисунок не идеально». Он позволял мне репетировать с другими танцовщиками и даже расписывать партии. Но все равно ему, великому перфекционисту, было очень непросто с этим смириться. Ему нравился результат, хотя это и стоило больших нервов.

— Что бы вы рекомендовали поставить в Перми вдобавок к «Концерту» и «Временам года»?

— Вероятно, я бы хотел увидеть здесь «Танцы на вечеринке». Но это так сложно — советовать извне. И пусть я чувствую себя в Перми как дома, тем не менее остаюсь сторонним наблюдателем.


Интервью: Наталья Овчинникова
Перевод: Александра Домрачева