В Перми состоялась мировая премьера оперы «Носферату». Возможен ли «Пермский проект-2.0″? Или же новаторство ограничится только рамками Оперного театра? В этом разбиралась корреспондент «Огонька»
Мировая премьера «Носферату» в рамках Дягилевского фестиваля (международный фестиваль Пермского театра оперы и балета) вернула интерес к феномену Перми. Здесь, как известно, пять лет назад стартовал самый масштабный в России культурный эксперимент. Но потом новое руководство края его, по сути, заморозило, существенно сократив финансирование.
Художественный руководитель Пермского театра оперы и балета, а также Дягилевского фестиваля Теодор Курентзис понимает: сегодня его театр остается в крае, по сути, последним бастионом новаторства. Дягилевский фестиваль пытается компенсировать культурные потери Перми за последние годы. А их было немало.
В конце 2012 года был переформатирован независимый театр «Сцена-молот», созданный Эдуардом Бояковым на базе малой сцены драмтеатра. Сам Бояков счел это разрушением прежней концепции «открытого театра» и, по сути, «концом проекта». Печальна судьба и еще одного проекта Боякова — ежегодного фестиваля «Текстура», в этом году он не состоится.
В последние три месяца развернулось жаркое противостояние Мемориального музея «Пермь-36» (памятника жертвам ГУЛАГа) и краевого министерства культуры. Музей перестали финансировать, выплачивать зарплаты и даже отключили электричество. У масштабного ежегодного фестиваля «Белые ночи» поменяли худрука — Марата Гельмана сменил Вадим Некипелов. Продолжаются проблемы и с двумя выставочными пространствами: с Пермской художественной галереей и музеем современного искусства PERMM на Речном вокзале. Оба музея «на чемоданах». Крупнейшее региональное собрание произведений изобразительного искусства, включающее полотна Брюллова, Боровиковского, Айвазовского, Шишкина, Васнецова и многих других 80 лет располагалось в здании бывшего Спасо-Преображенского кафедрального собора. В 2011 году здание было передано РПЦ, срок аренды стремительно истекает, а нового обещанного здания для галереи пока так и нет. От Речного вокзала, где расположилось гельмановское детище PERMM, галерея отказалась: влажность и туманы с Камы могут оказаться смертельными для собрания. Многие шедевры до сих пор хранятся в запасниках.
В самом PERMM посетителей встречает огромная стена, обшитая листами железа с надписью «Напряжение растет». И оно действительно растет: выставку стрит-арта с огромными граффити под названием «Транзитная зона» скоро безжалостно смоют со стен, а сам музей также переедет на новое место (в здание трамвайного депо). Правда, точной даты открытия на новом месте все еще нет. При этом местные СМИ намекают, что PERMM безрассудно тратит бюджетные деньги.
Общественное мнение, отрицательно относящееся к «экспериментам Гельмана», пощадило новаторский оперный театр. В этом году главной его премьерой стала опера «Носферату». О самой опере уже много написано, но гораздо меньше известно о греческой команде, которую удалось собрать Курентзису.
Замысел возник у Курентзиса еще несколько лет назад. Музыку написал Дмитрий Курляндский — ниспровергатель норм, один из основателей группы композиторов «Сопротивление материала». Автором либретто стал утонченный поэт-византинист Димитрис Яламас, который уже работал с Курляндским над оперой «Астероид-62». Режиссерское видение ультрасовременного текста представил один из ведущих театральных режиссеров Европы Теодор Терзопулос. Он не случайно назвал получившееся действо «инструментально-вокальной инсталляцией». Действительно, статика, течение времени и сценография «Носферату», исполненная одним из лидеров направления arte povera (искусство бедных) Яннисом Кунеллисом, напоминает экспозицию музея современного искусства. Разверстые, висящие сверху донизу гробы вызывают суеверный шок при открытии занавеса, во втором акте они сменяются поблескивающими ножами, а в третьем — целой стеной из мужских пальто. Носферату в версии российско-греческой команды не имеет ничего общего с голливудским романтизированным образом вампира-красавца. У этого Носферату в исполнении Тасоса Димаса некогда роскошный блонд поредел, а божественный профиль покрылся морщинами, его тело трясет в постоянной ломке и язык перестал слушаться, ведь даже вампиры не застрахованы от страха вечного одиночества.
Теодор Курентзис рассказал «Огоньку» о грядущих переменах в репертуаре Пермского театра оперы и балета и поделился радостью: недавно он стал гражданином РФ.
— Теодор, вы получили российское гражданство. Сейчас отношение к России в мире стало более жестким. Не жалеете о своем поступке? Не собираетесь уезжать из России?
— Нет, не собираюсь. Я служу России много лет. Здесь всякое случается: и хорошее, и плохое. Я встретил здесь много прекрасных людей. Получение гражданства — это знак того, что России нужны люди, которые ее любят. Когда страна переживает сложные времена, ей нужна поддержка. И если ты любишь страну, ты будешь созидательно пытаться исправить ее недостатки.
— Правильно ли я понимаю, что сегодня лишь оперный театр продолжает свернутый пермский культурный проект?
— Оперный театр действительно остается частью культурной революции. Можно сказать, что мы — вторая волна этого проекта. То, что мы остались, по сути, одни — следствие ряда ошибок.
— Чьих?
— Мне кажется, министерства культуры края. То, что случилось с прекрасным фестивалем «Текстура», просто недопустимо. История со «Сценой-молотом» и Эдуардом Бояковым — тоже плохая. После всех этих событий наша обязанность — компенсировать эти пробелы. Сейчас мы берем всю ответственность на себя.
— И как вы собираетесь компенсировать эти пробелы?
— Вы видели программу Дягилевского фестиваля? Разве это не культурная революция? Ни в Большом театре, ни в Мариинском вы не увидите сегодня такие спектакли, как «Носферату». Вот есть такое выражение «план Б». В музыкальном отношении Пермь — это и есть культурный «план Б».
— Я знаю, что вы в Перми хотите открыть отделение современного музыкального образования. Какую цель вы преследуете?
— Образование должно отвечать новому времени. Сегодня в России многие родители отправляют своих детей получить образование в Германию, Бельгию, Англию или Швейцарию. Выдающиеся русские педагоги, в том числе и музыкальные, преподают сегодня за границей. Нужно сделать так, чтобы человек стремился получить образование здесь, а не за границей, в том числе и в Перми. Если государство хочет быть конкурентоспособным, это невозможно сделать в отрыве от культуры. О стране можно говорить как о великой державе, когда не только ее столицы, но и другие города демонстрируют в культуре мировой уровень.
— На открытии Дягилевского фестиваля было объявлено: Пермский театр оперы и балета будет реконструирован, появится новая сцена. Уже известен бюджет перемен — 5,1 млрд рублей. Как вы считаете, удастся осуществить задуманное?
— Да, надеюсь, через два года мы увидим новый театр. Над акустикой новой сцены Пермского театра оперы и балета будет работать всемирно известный специалист акустического проектирования Ясухиса Тойота, который уже делал концертный зал Мариинского театра в Санкт-Петербурге.
— Войдет ли только что поставленная вами опера «Носферату» в новый репертуар театра или так и останется фестивальной премьерой?
— «Носферату» — это, конечно, больше фестивальная работа, чем репертуарная. Но она имела такой успех, что, возможно, мы включим ее в репертуар. После первого представления все билеты на следующий показ были раскуплены. Многие хотят увидеть постановку еще раз. Естественно, мы возобновим «Носферату» в следующем сезоне. А также покажем ее в Москве.
— Я знаю, что сложный звуковой мир оперы в партитуре Курляндского помимо прочего регулируется еще и системой смайликов, которая предписывает актеру-певцу, каким образом двигаться, что делать… Расскажите об этом.
— Да, действительно, есть такая система обозначений при нотной записи. Это определенные символы, которые обозначают, с каким настроением должны звучать партии в каждый момент. Это в особенности относится к партии Персефоны.
— Некоторые зрители с премьеры «Носферату» уходили. Потом вы сказали, что это именно те зрители, которых вам предстоит воспитать. Думаете, получится?
— Знаете, я вообще-то не учился «воспитывать». После наших представлений публика действительно обогащается новыми впечатлениями. Вы, не будучи поклонником современной музыки, можете чего-то не знать. Но со временем приходит понимание. Резкое неприятие означает, что человек столкнулся с чем-то, к чему он еще не готов. И это, как ни странно, дает надежду, что он захочет вернуться, разобраться. В конечном итоге придут или не придут на спектакль, не так уж и важно. И не факт, что люди уходили из-за того, что им не понравилась постановка. Причин может быть множество. Кому-то пора было домой, многие не привыкли к такому позднему графику. Кроме того, надо учитывать, что есть ряд устаревших спектаклей, которые просто никто не хочет смотреть, а на спектаклях ультрасовременных, провокационных всегда аншлаг.
— Новая репертуарная политика театра, которую связывают с вашим приходом, как раз и должна заменить эти устаревшие спектакли?
— Мы профессионалы. Мы делаем театр, чтобы прежде всего служить искусству. Также мы знаем, что нужно делать, чтобы наши зрители и жители этого города получали культурный продукт такого же класса, что и жители, скажем, Мюнхена. Мы относимся с большим уважением к нашему зрителю. Нужно делать больше таких спектаклей, от которых зритель что-то берет, меняется, и вычеркнуть те спектакли, которые ничего не дают, а лишь отнимают время. Мы хотим поставить заново все оперы Чайковского — не ради галочки, а сделать действительно новые постановки. Если нет возможности поставить что-то масштабное на сцене, будем играть оперы в концертном исполнении. Вы можете представить: в Перми никогда не слышали живого исполнения Третьей симфонии Малера? А ведь на дворе 2014 год… Симфонии Чайковского не все были сыграны!
— Современные постановки и заказы современным композиторам не исчезнут?
— Естественно, нет. Нужно сохранить традицию, нужно сохранить классику, но и уверенно шагнуть в будущее.