Пермский балет триумфально выступил на «Золотой маске». Главный балетмейстер пермского театра рассказал в интервью «МН» о конкуренции, хореографическом почерке и грядущей мировой премьере.

— С каким настроением ваш театр приехал на «Золотую маску» — «мы должны победить» или «мы просто хотим показать москвичам новую работу»?

— Нет, конечно, мы хотим победить, но в то же время это же не какой-то конкурс. Для меня это фестиваль, очень хороший фестиваль. Мы приезжаем в Москву, потому что у нас есть свой зритель, который любит пермский балет. Москва всегда была такой выставкой достижений народного хозяйства. Страна у нас большая, и очень многие люди не знают, что происходит в Перми, Екатеринбурге, Казани, Новосибирске и еще бог знает где. Традиционно считалось, что если в Москве ты показал спектакль и в Москве его приняли, значит, «правильным путем идете, товарищи». У нас большая централизованная страна, это нормально. 

— Все-таки на «Золотой маске» есть конкурс — присуждаются призы за лучшую роль, за лучший спектакль. Как вам кажется, сама идея такого соревнования для театров полезна или вредна?

— Конечно, полезна. Ведь это конкуренция, а рост есть тогда, когда есть конкуренция. Конкуренции нет — начинается деградация. Конкуренция есть и внутри труппы, и, если хотите, у меня даже с труппой есть определенная конкуренция. Меня иногда спрашивают: а вот Борис Яковлевич Эйфман недавно сказал, что его труппа не может реализовать все его идеи, которые он хотел бы воплотить, а вы что об этом думаете? А я отвечаю, что на сегодняшний день с этой труппой я реализовал все свои идеи, и дай бог, чтобы мои идеи были достойными того, чтобы предложить их этой труппе. В этом тоже есть соревнование. Конечно, должна быть конкуренция.

— Вы стали главным балетмейстером пермского театра раньше, чем его художественным руководителем стал Теодор Курентзис. С его приходом балету стало легче работать или сложнее?

— Тот курс, который был выбран изначально, Теодор поддерживает. Я бы сказал: балету стало работать интереснее.

— Когда вы объявили труппе, что в репертуаре будет балет Уильяма Форсайта, которого обычно называют хореографом-деконструктивистом, какова была первая реакция артистов?

— Клево. Классно. Круто. Потому что Форсайт — это закономерность. Для классической труппы, приоритетом которой является классический танец и где существует пуантная лексика, Форсайт неизбежен. Труппе, в репертуаре которой есть два американских классика — Баланчин и Роббинс, Форсайт просто необходим. Вы, может быть, удивитесь — мы в Москве на самом деле показали вечер русской хореографии. (В программе были три одноактных балета — Алексея Мирошниченко, Дагласа Ли и Уильяма Форсайта. — «МН») Ну со мной все понятно, а вот Даглас Ли — выпускник королевской академии танца в Лондоне. Вы прекрасно знаете, что балет в Лондоне возник в 1931 году. Дама Нинетт де Валуа пригласила очень много русских педагогов, а также в труппе преподавали и танцевали ученики Матильды Кшесинской, которая, кстати сказать, сама приехала на открытие и плясала там свою знаменитую «русскую». А Форсайт своим духовным эстетическим учителем считает Баланчина и родом Форсайт из Америки, где балет возник благодаря Баланчину. А что такое Баланчин? Императорская школа, Мариинский театр, дягилевская антреприза. Так что это был вечер русского балета по большому счету. Есть и обратная связь — после Форсайта все начинают танцевать классику увереннее, лучше, чище, потому что требуется все делать супервыворотно, супервысоко, суперамплитудно.

— Как вам кажется, изменились ли тела танцовщиков за последние десятилетия?

— Безусловно. Балет стал более спортивным. И вот за этим нужно очень внимательно следить, чтобы он не превратился совсем в спорт. Чтобы осталась главная эстетическая идея. Все-таки хореография — это «хорео-графия», «писать телом», а как этим телом писать? Можно писать печатными буквами, как человек, когда он только грамоту учит. Это будет понятно, но ведь когда есть почерк и он красив — это интереснее. Балет не должен превращаться в спорт без почерка. Это музыка, это чувственная сфера, это (боюсь этого слова, это сейчас запрещенное слово, но все-таки я его скажу) душа.

— В марте у вас будет мировая премьера — балет «Голубая птица и принцесса Флорина» на музыку Адана. Расскажите, пожалуйста, об этом проекте.

— Это такой претенциозный проект, смелый и уникальный, но он как-то родился сам собой. Так сошлись обстоятельства. Школа давно мечтала сделать какой-то классический новый балет, потому что «Коппелия» устарела и надоела. А директор театра мечтал, чтобы когда труппа уезжает на гастроли, в городе оставался полноценный классический балет. И вот они начали с двух сторон на меня давить. И я сначала хотел для школы сделать балет «Дикие лебеди» по сказке Андерсена. Потом я представил себе технологию, и у меня потемнело в глазах: нужны одиннадцать принцев. Причем они сначала маленькие, то есть надо одиннадцать маленьких принцев, а потом они взрослые. И надо, чтобы был хотя бы второй состав, а на самом деле еще и третий. Я понял, что это невозможно, и мужского «Лебединого озера» у меня не получилось (смеется). Потом в разговоре с директором Дягилевского фестиваля Олегом Левенковым мы начали перебирать идеи, и он сказал: а почему бы вам не взять вот эту сказку? Все знают па-де-де из «Спящей красавицы», где на свадебном балу появляются Голубая птица и принцесса Флорина. Я поднял источники — оказалось, это литературная сказка XVII века, автор — мадам Мари-Катрин д’Онуа. Музыку я собрал из фрагментов двух балетов Адана — «Питомица фей» и «Гентская красавица». И мне очень приятно, что дирижер Валерий Платонов, который является музыкальным руководителем постановки (он, собственно, потом все объединял по моим стыковкам в нотный материал, расписывал по партиям), сделал мне комплимент — мол, настолько это все сделано музыкально, что кажется, что Адан написал музыку к балету «Голубая птица и принцесса Флорина». И вы понимаете, здесь важно то, что один ты в поле не воин. Когда меня поздравляют, говорят, что моя деятельность в пермском балете успешна, важно помнить, что один я ничего не могу сделать. Кто-то подскажет идею, все будем работать вместе — и артисты, и администрация, и директор труппы, и музыканты, и директор театра, и художественный руководитель театра — и будет совокупность обстоятельств, при которых возможен хороший результат. Только возможен. Потому что театр — это такое непредсказуемое волшебное место, где ты не знаешь, что получится. Надеюсь, что все будет хорошо. Знаете, как сказано в притчах Соломона? «Коня и меч мы готовим на случай битвы, но победа от Господа».

Вопросы задавала Анна Гордеева | Московские новости