В последнее время имя Теодора Курентзиса не сходит со страниц и экранов. И тому есть причина: опера Моцарта «Свадьба Фигаро», записанная его оркестром и хором MusicAeterna и вышедшая под лейблом Sony, вызывает немалый интерес (на нашем сайте мы уже писали об этой записи). Радикальная трактовка оперы, идеальные условия работы (отсутствие временных ограничений!) в Пермском театре, в сердце Урала… Личность Теодора Курентзиса, сорокадвухлетнего греческого дирижера, обосновавшегося в российской глубинке, интригует и завораживает.

Мы встретились с ним в Париже, где он посвятил целый день общению с прессой. Интервью были расписаны по часам с самого утра. Перед нами Курентзиса снимало телевидение. И вот он появляется в фойе представительства Sony — весь в черном, в шляпе и очках, с растрепанными волосами — этакий двойник Мэрилина Мэнсона. Человек определенно заботится о собственном имидже. Не попались ли мы на очередную маркетинговую уловку? Может быть. Расставшись с тележурналистами, он меняет наряд и ведет нас в уютную комнату с занавешенными окнами. Садится, принимает томную позу, останавливает взгляд. Можно приступать. Череда неожиданностей только начинается.

— Почему вы решили учиться в России, а затем и остаться там жить?

— Прежде всего, я удостоился чести работать с легендарным дирижером и преподавателем Ильей Мусиным. Он был гением. В Россию я приехал после перестройки. Конец 80-х был очень волнующей эпохой, в искусстве наступила новая весна. Что-то подобное происходило в Париже 20-х годов, в Сан-Франциско 60-х.

— Есть ли у вас примеры для подражания среди дирижеров? Идеал, к которому вы стремитесь?

— Примеры? Примеров у меня нет. А идеал для меня, пожалуй, это мир без дирижера. Ремесло дирижера нужно переосмыслить. Ведь эта профессия появилась очень недавно, всего 130 лет назад, а музыка существует многие тысячелетия. Вновь вдохнуть восторг в дирижерское искусство — вот что было бы великим достижением.  

— Не могли бы вы пояснить эту мысль?

— Люди стремятся к умеренности в жизни, стараются не выходить за рамки привычного существования. К сожалению, сегодня это социальное поведение распространяется и на искусство. А тех, кто открывает правду, считают маргиналами. Я вовсе не отношу себя к маргиналам, я просто ищу то, что истинно для меня. Когда я занимаюсь любовью, я хочу довести женщину до оргазма. Для меня это важно. И в этом нет ничего дурного. Но, к несчастью, сегодня в мире музыке для оргазма нет места. Красота пугает нас.

— Вы записали «Свадьбу Фигаро» в Перми. Что вы можете сказать о ваших отношениях с музыкантами и об условиях работы?

— Это мои братья. Мы одно целое. С ними я могу делать все, что угодно, хоть раздеться перед ними, и никто не воспримет это как оскорбление. Кроме того, музыканты — такие же перфекционисты, как и я. Мы можем работать по двенадцать часов в день, а можем отменить репетицию, если она не клеится.

— Чувствуете ли вы себя русским, несмотря на ваше греческое происхождение?

— Да, чувствую и горжусь этим. Потому что Россия — это страна, которую Запад пытается разрушить, распространяя клевету. О России врут, как врут о Сирии, о Египте и вообще обо всем. Конечно, российская власть совершает много ошибок, но не до такой степени. В глазах европейцев сформировался образ страны, где убивают журналистов, где царит тоталитарный режим, но это не так. Россия менее тоталитарна, чем Нью-Йорк, Париж или Берлин. Русские сами управляют своим государством, в отличие от Греции, танцующей под дудочку Германии и США.

— Как вы относитесь к музыкантам, близко взаимодействующим с правительством, таким как Валерий Гергиев?

— Резко отрицательно. Музыкантам следует держаться подальше от власти. Любая власть — это в какой-то мере сделка с дьяволом. Я не желаю связываться с политикой, которую не поддерживаю. К российскому правительству я отношусь критично, в частности, к его нападкам на гомосексуализм или на Pussy Riot. Но если посмотреть на власти европейских стран, там все гораздо хуже, гадят они не меньше. Я люблю Россию и убежден, что у российского искусства огромный потенциал.

— В Перми вы осуществили революцию в исполнении музыки барокко. Насколько Россия открыта для новых исполнительских стилей?

— Нигде в России, кроме Перми, не существует аутентичного исполнительства. Санкт-Петербург и Москва застряли в 70-х годах. А артисты, которых вы упомянули (Валерий Гергиев — прим. ред.), работают в другой системе — в традиционном русском стиле. Я надеюсь, что в будущем вы сможете услышать лучших музыкантов. Потому что на гастроли в Европу ездят не самые талантливые, а те, кто представляет традицию.

 La république du classique