Художественный руководитель Дягилевского фестиваля — о новых формах и планах пермской оперы на будущее

— Когда-то вы пообещали, что Пермь станет мировой оперной столицей. Судя по составу гостей и прессе, которую получил фестиваль в этом году, это уже происходит…

— Я заинтересован в том, чтобы Россия формировала повестку завтрашнего дня в мире искусства. Российское и западное искусство всегда взаимодействовали по принципу сообщающихся сосудов: Запад всегда влиял на Россию, которая переваривала заимствованное и выдавала что-то свое, новое, часто — совершенно революционное. Поэтому я не считаю, что российское художественное сообщество должно соответствовать западным стандартам — мне кажется, что сегодня мы, напротив, должны дать импульс, который изменит европейское искусство. Не надо заниматься ремесленничеством — нужно создавать новые формы, как это делал Дягилев.   

— Какие проекты вы планируете осуществить в ближайшем будущем?

— На ближайшие два сезона мы запланировали очень много постановок. В их числе — «Оранго» и «Условно убитый» Шостаковича, которые не ставились в России, а также Lonely Сhild Клода Вивье. Боб Уилсон будет ставить в Перми «Травиату», а Валентина Карраско — «Дона Жуана». Кроме того, мы намерены продолжать сотрудничество с Питером Селларсом и Иржи Килианом, ведем переговоры с Кэти Митчел, есть идея сделать проект с Кшиштофом Варликовским. Для следующей Руртриеннале мы готовим «Золото Рейна»; наконец, Ромео Кастеллуччи в 2015 году поставит у нас «Весну священную». Через два года мы откроем вторую, большую сцену — а значит, у театра появится больше возможностей.

Сейчас мы наняли специалистов, которые будут заниматься исторической реконструкцией спектаклей XIX века. Это будет по-своему радикально, потому что публика привыкла к советским костюмным постановкам, не имеющим никакого отношения к опере того времени. Мы также намерены продолжать работу с молодыми композиторами. Когда я делал «Территорию», я заказывал музыку Невскому, Сюмаку, Сысоеву, Курляндскому, но это были специальные фестивальные проекты. Мне же интересно делать полноценную оперу, а не модные оперные «короткометражки» или концертные перформансы.

— Таким проектом в этом году стал «Носферату» Курляндского…

— Фишка «Носферату» — в объединении разных подходов. Дмитрий Курляндский — композитор-интеллектуал, его музыка конструируется логически. Однако искусство требует работы не только ума, но и души. Поэтому я пригласил Терзопулоса, чтобы разбавить умный оперный текст Яламаса и Курляндского. Для меня единственно возможный театр — это античный театр, связанный с Дионисом, с Элевсинскими мистериями, театр, помогающий человеку преодолеть страх смерти, излечиться. Для этого нужны специальные техники, позволяющие открыть каналы энергии — невозможно созидать, не преодолев телесное сопротивление. У Терзопулоса же есть своя система работы с актерами, через которую прошли и наши хоровики. Подобную школу когда-то создал Ежи Гротовский: его актеры вставали в четыре утра на практику, потом ложились и снова вставали — жили как в монастыре, но делали потрясающие спектакли. Посмотрите запись «Акрополя» или какого-нибудь другого спектакля Гротовского из 60-х — они шокируют до сих пор.  

— А спектакль обязательно должен шокировать публику?

— Знаете, сегодня многие штампуют постановки по проверенным рецептам, зная, что нравится публике. Но то, что общество отвергает, всегда важнее того, что обществом принимается. Каждый раз, когда ты чувствуешь, что общество тебя приняло, тебе следует менять курс. Театром должны заниматься люди, которые сопротивляются обществу, которые отвратительны ему; другое дело, что намеренный эпатаж — легкий путь к успеху. Андеграунд — это тот же истеблишмент, и снискать лавры андеграундного эстета не так уж сложно. Но для меня скандал не может быть целью.

— На закрытии фестиваля вы дирижируете Третьей симфонией Малера. Как, по-вашему, должна звучать эта музыка?

— Настоящее искусство всегда воздействует на человека физически, телесно — вызывает состояние, родственное опьянению, экстазу, оргазму. Для меня это единственное назначение музыки, которая есть синтез аполлонического и дионисийского начал, синтез созидания и разрушения. Люди должны выходить с концерта измененными: если вы не почувствовали себя влюбленными, когда зазвучал финал Третьей симфонии, если вы не зарыдали внутри — значит, что-то не сработало.

Сайт Дягилевского фестиваля