Московскую публику ждет новогодний подарок: 28 декабря в Большом зале консерватории дирижер Теодор Курентзис и оркестр Пермского оперного театра musicAeterna исполнят музыку балета "Золушка" Сергея Прокофьева, а летом маэстро откроет Зальцбургский фестиваль постановкой "Милосердие Тита". 

На прошлой неделе на фестивале "Diaghilev P. S." в Санкт-Петербурге Курентзис исполнил музыку к балету "Ромео и Джульетта" Сергея Прокофьева. Также дирижер рассказал о своих планах, идеях и мировоззрении. Модератором встречи в Музее современного искусства "Эрарта" выступил композитор Леонид Десятников. Самые интересные моменты беседы приводим в материале.

Фото Юлии Чечиковой

О "Травиате" Боба Уилсона

Замысел Уилсона состоял в том, чтобы построить некое ледяное пространство, морозильник, где люди сохраняют свои горячие эмоции. У каждого в душе есть морг, где он тщательно, с какой-то надеждой сохраняет своих призраков. Когда Уилсон приезжал ко мне, я ставил ему сочинения для органа Оливье Мессиана. Боб слушал с закрытыми глазами сорок минут. В какой-то момент мне даже показалось, что он уснул. А потом он сказал, что так слушает музыку. На самом деле идея иллюстрировать то, что уже существует – убогая. Лучше опустить глаза, отпустить себя в этом эксперименте, разрешить себе наполняться тем, что происходит вокруг. То, что делает Уилсон – инсталляция, которая не мешает публике слушать музыку. Но все это работает, если музыка подлинная, искренняя, горячая. Он привел потрясающий пример: как-то Боб пригласил на свидание Марлен Дитрих. Она сказала: "Why not?" Все происходило в ресторане. Она курила, подошел официант и спросил: "Госпожа Дитрих, почему вы всегда такая холодная?" Она подняла бровь и ответила: "Sweetheart, слышал когда-нибудь мой голос?" Игра, в основе которой контраст разных движений, рождает возможность уйти из эстетики. У Уилсона эстетики нет. Театр Но, Кабуки, пост-арт – винегрет, который позволяет найти статику. Боб применяет стратегию эстетики, разрушающую штамп. Но если музыка исполняется не на должном уровне, из всего этого может выйти пародия. 

Уилсон предложил мне поработать вместе над "Тристаном и Изольдой". Как делать эту оперу – важный вопрос в моей жизни. После выборов в США у меня большие надежды, что мы чаще будем видеть Уилсона в России. 

О новых именах Пермской оперы

Главный дирижер Пермского театра Валерий Платонов сказал мне, что есть одна певица. Ее никто не знает, но она фантастическая. На прослушивание пришла Надя Павлова. Я видел, что у нее хорошие вокальные данные, но я с подозрением отношусь к прослушиваниям, потому что по опыту знаю – есть исполнители, которым удается создать очень хорошее впечатление от первой встречи, а дальше происходит иначе. Мы начали работать, и я толкнул Надю в опасную зону без компромисса. Она выдержала эту нагрузку. У нее тигр внутри, какая-то жизненная обида. Мы работали сложно, со слезами. Я ей говорил, что делаю это потому, что хочу помочь ей начать новый этап в творчестве, а не потому, что я мучитель или садист. И она это поняла. Не могу сказать наверняка, но, думаю, ее ждет большая мировая карьера. Режиссер Валентина Карраско отзывалась о ней как о лучшей актрисе, которую она когда-либо видела на сцене.

У нас в театре есть еще одна гениальная певица (гениальная для гурманов) – Зарина Абаева. Однажды она так пела Дездемону, что я не мог дирижировать. Какой-то сакральный момент наступает во время ее пения, и кажется, что время останавливается. Она очень меланхолична, не любит показывать себя. Но у нее есть внутренняя чистота, она умеет открывать дверь, чтобы показать это окружающим. Нужно много пережить, чтобы понимать, какой потенциал у этой девушки. Это бриллиант. 

О "Травиате", которую не привезут в Москву

"Травиата" не приедет в Москву на "Золотую Маску". Мне кажется, и не надо. На фестивале я всегда вынужден идти на компромисс – часто попадаются залы с неподходящей акустикой. Для "Травиаты" нужно время, чтобы выстроить такой свет, как хочет Уилсон (большего перфекциониста, чем он, не найти!). Я играл все оперы Моцарта в Москве и заметил, что в зал не попадают те люди, которых я бы хотел видеть на своих спектаклях. Большая часть – приглашенные чиновники, которые в аду не видели "Дона Жуана". 

О программе Зальцбургского фестиваля

С Питером Селларсом поставим "Милосердие Тита". В Коллегиенкирхе – церкви, расположенной напротив дома, где родился Моцарт, будем исполнять Шнитке – концерт для хора на стихи Григора Нарекаци. В Фельзенрайтшуле сыграем Первую симфонию Малера и скрипичный концерт Альбана Берга "Памяти ангела" с Патрицией Копачинской. В следующем году запишем все симфонии Бетховена в венском Концертхаусе. Из всех записей Бетховена я не назову ни одной, которая бы мне нравилась. Я даже не уверен, что мне удастся сделать то, что мне понравится. Есть в планах "Коронация Поппеи" Монтеверди. В Экс-ан-Провансе сыграем ораторию "Соломон" Генделя. Еще очень много планов – с Байройтом, например. 

О взглядах на наследие Малера

Я счастлив, что мы исполнили Шестую симфонию Малера так, как задумывали. Это лабиринт, в котором приходится жить долгое время, чтобы выработался автоматизм. Когда я играл в фильме "Дау", Хржановский говорил мне: "Я хочу, чтобы ты два года жил внутри декораций. Чтобы когда ты вставал умыться, не искал рукой включатель. Это движение было доведено до автоматизма. То же самое с Малером – ты можешь пройти этот лабиринт, но не изучая его, а живя в нем постоянно. Тогда он перестанет быть лабиринтом и превратится в открытый пейзаж. 

О Моцарте, которого записали дважды

Я доволен результатом. Было непросто вернуть музыке Моцарта революционность. Мне было интересно поразмышлять, что бы подумали о нашем исполнении люди, жившие до написания "Дона Жуана". Первая запись этой оперы – самая любимая у продюсеров, они хотели ее выпустить. Ее бы ожидал коммерческий успех, но получилось вовсе не то, что я хотел сказать. И я рад, что мне дали возможность полностью переписать эту оперу. Когда мы приедем в Пермь, сожжем изначальную версию на костре. А то, что у нас получилось потом – утрированная мелодрама и drama giocosa, которая может произойти в две минуты в страшном подсознании. Это как собеседник, который тебе постоянно улыбается, а под конец показывает черные зубы, а потом снова улыбается и говорит: "Это игра". 

Об умышленном ограничении собственных идей

Самоцензура – путь свободы. Если вдруг меня завтра уволят, я не буду плакать. Я делаю то, что считаю нужным и не стараюсь быть более корректным. Самоцензура – когда я могу ограничить свой посыл, потому что уважаю собеседника. Моя свобода прекращается там, где начинается твоя свобода, и я не могу нарушить это. Если знаменитый художник просит в морге предоставить ему человеческие мозги – у него нет самоцензуры. А я не хочу, чтобы из моих детей и родителей делали музейные экспонаты. Я не хочу, чтобы кто-то зарабатывал деньги на крови моих близких и любимых. Кто-то скажет – почему Теодор такой консервативный? Все имеет смысл существования. Если Десятников хочет играть произведение, а мне оно не нравится, тема заканчивается очень быстро – я просто не иду на концерт. Но люди хотят пойти и выказать свое отношение. Если сравнивать, то это как язык, который любит больной зуб. Это акция власти, пытающаяся обрести почву. 

Я против цензуры, но за самоцензуру. Если я чувствую, что хочу делать что-то хорошее для людей, показывая нечто жестокое, но моя цель – любовь для всего человечества – это одно. Если жестокость против человечества – часть моего онанизма в пятизвездочной гостинице, тогда я должен прекратить эту игру. После написания "Литании Сатане" Бодлер сказал: "Все мои стихотворения написаны во имя любви к человеку. Я погружусь глубже во мрак и нанесу себе рану, чтобы те, кто болеет, не были одни". Это христианская черта. Но если мы занимаемся искусством, чтобы вызвать эпатаж, то наносим вред. Поэтому я за самоцензуру. 

О композиторстве

Я сочиняю очень тихую музыку. Она – как голоса издалека. Тебе кажется, что это музыка, которая возникает только в голове. Когда я пишу, чувствую себя более здоровым, потому что не обманываю людей в своей дирижерской ипостаси.

Источник: Сетевое издание о Москве M24