24 и 25 июня на пермскую сцену возвращаются два одноактных балета Джерома Роббинса «Концерт» и «Времена года». Первый из них известен даже не искушенной публике. Некоторое время назад пользователи интернета массово обменивались видеофрагментом этого спектакля — тем, в котором балерины смешно путаются в построениях. Многие тогда приняли «Вальс ошибок» за чистую монету, не догадываясь, что попались на уловку хореографа. Джером Роббинс — один из самых влиятельных американских хореографов второй половины ХХ века, вычисливший среднее арифметическое классического балета и демократичного юмора.

Балеты Джерома Роббинса идут на пермской сцене с 2007 года. Раз в несколько лет в Пермь приезжает репетитор Барт Кук, чтобы освежить восприятие спектаклей. Накануне очередного возобновления Наталья Овчинникова поговорила с ним о том, что делает почерк Джерома Роббинса таким узнаваемым.

^{Барт Кук. Фото Марины Дмитриевой}

— В прошлый раз мы сделали с вами интервью в буклет «Балетов Джерома Роббинса» и закончили разговор на теме биографий хореографа. Вы тогда сказали, что еще ни один из авторов не подобрался близко к пониманию настоящей природы мистера Роббинса. Как вы думаете, почему так происходит?

— История — штука гибкая. Людям свойственно переписывать историю, особенно когда они хотят показать прошлое несколько в ином ключе, чем это было на самом деле. Например, к такому приему часто прибегают политики: когда они не хотят говорить о чем-то, то либо умалчивают об этом, либо плетут всякие небылицы. Это называется «предвзятая подача информации». Но как тогда подать информацию, чтобы она и соответствовала действительности, и при этом не очерняла человека, о котором идет речь? Нужно спрятать «грязное белье». Вот почему биографии одного и того же человека различаются в отдельных эпизодах: их авторы сами выбирают, о чем они расскажут, а что оставят в тени.

Историки от искусства часто прибегают к описанию спектаклей, рассказывают, как они повлияли на них, на общество, но это не то же самое, что увидеть балет собственными глазами. Очень жаль, что в России сегодня можно посмотреть только малую часть богатого наследия Роббинса: два балета в Перми — «Концерт» и «Времена года», один в Большом театре — «Клетка», еще три — снова «Концерт», плюс «В ночи» и «Другие танцы» — в Музыкальном театре им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко.

^{«Концерт» в Пермском театре оперы и балета}

Я считаю, прежде всего мы должны оценивать творчество художника, а не личность. У Джерома Роббинса много балетов — больше шестидесяти, и каждый из них по-своему красив и уникален. Попытка понять мистера Роббинса сродни погружению в глубокий бассейн, заполненный массой людей. Можно описывать связи между ними, вести поиски того, что вдохновило артиста на создание произведения, но по сути всё это не имеет значения. Важность представляет только само произведение искусства и то, как оно влияет на современность, из которой ты на него смотришь.

В частности, именно за это я и люблю «Концерт»: ты наблюдаешь за героями-зрителями и тем, как музыка заставляет их фантазировать, представляя себя не теми, кто они есть. Каждый из нас, сидящих в зале, — кто-то из этих персонажей. И еще я очень люблю «Клетку». Это балет про темную сторону взросления девушек. Это не самая изящная работа мистера Роббинса, но она привлекательна тем, как здесь изображен «людской муравейник». Всё очень графично и драматично.

______________________________________________________

^{«Если Джерому Роббинсу не удавалось достичь планки, которую он перед собой ставил, он сердился. Мог трудиться над постановкой шесть месяцев, а накануне премьеры, если ему что-то не нравилось, всё отменить — несмотря на огромные затраты сил, времени и средств. Бывали случаи, когда Джорджу Баланчину приходилось вмешиваться и в приказном порядке выпускать премьеру. Это было время, когда мне часто приходилось выступать в роли парламентера между ними. Ходил от одного к другому с «передачками» и старался сгладить острые углы. Если премьера всё-таки выпускалась, но Роббинс не был удовлетворен, то, по его настоянию, в программке писалось: «эскиз» или «хореографические наброски». Спустя какое-то время, получив возможность его доработать, мистер Роббинс вновь представлял спектакль публике».}

^{Барт Кук: «Роббинс не был бы собой, если бы ставил без шуток»
Вечер хореографии Джерома Роббинса. Буклет: Пермский театр оперы и балета, 2013. С. 9.}

_______________________________________________________

— Какие отличительные признаки позволяют говорить, что перед нами балеты Джерома Роббинса, а не какого-то другого хореографа?

— Роббинс очень хорошо чувствует драматургию спектакля: он знает, как долго можно тянуть тот или иной эпизод, а когда требуется резкая смена сюжета. Его спектакли, как правило, приправлены отличным чувством юмора. Юмор есть даже в его самых академичных балетах — в том, как он сочиняет танцевальную фразу или изменяет ее. Яркий тому пример — «Времена года».

Кстати, Роббинс многому научился у Кеннета Макмиллана и Джорджа Баланчина. В его кабинете в New York City Ballet висели портреты обоих.

^{Джером Роббинс. Фото Джесси Герштейн}

— Баланчин же был наставником Роббинса. Именно он пригласил его в NYCB в 1949 году, и до 1957-го Роббинс оставался заместителем Баланчина. Любопытно, что Пермский балет одним из первых в России стал исполнять спектакли обоих этих хореографов. В результате появился культурный мем — «пермский Баланчин». А что вы скажете про «пермского Роббинса»?

— Привносить что-то свое в спектакль — это нормально. Каждая труппа справляется со стоящими перед ней задачами сообразно своим умениям и вкусам. От этого не убежать, да и не нужно.

Моя репетиторская функция состоит в том, чтобы приблизить исполнение балета к оригиналу, но не клонировать его. Свою задачу я вижу в том, чтобы раскрыть потенциал каждого артиста и привнести в его природу стиль конкретного хореографа. Когда танцовщики разгадывают «код» Роббинса, они становятся заметно сильнее и свободнее в творческом плане. Некоторые балетмейстеры слишком всё контролируют, не дают ступить ни шагу в сторону — я думаю, они просто фрики. Ты должен быть либералом, а не контроллером.
Хотя сам мистер Роббинс был, конечно, настоящим фриком контроля. Только представьте: человек работал, затем отправился на заслуженный отдых, но был убежден, что кто-то другой должен вызубрить его хореографию. Но ведь у меня тоже есть свой взгляд на вещи, не так ли? Я — Барт, и я, естественно, сделаю всё необходимое для адекватной передачи его хореографии, но все равно останусь собой. Пожалуй, я был единственным, кому мистер Роббинс позволял так себя вести. Видя, как я работаю, он мог сказать: «Да, у тебя получается лучше, чем у меня, и поэтому у меня нет причин быть недовольным тем, что ты повторил рисунок не идеально». Он позволял мне репетировать с другими танцовщиками и даже расписывать партии. Но все равно ему, великому перфекционисту, было очень непросто с этим смириться. Ему нравился результат, хотя это и стоило больших нервов.  

— Что бы вы рекомендовали поставить в Перми вдобавок к «Концерту» и «Временам года»?

— Вероятно, я бы хотел увидеть здесь Dances at a Gathering. Но это так сложно — советовать извне. И пусть я чувствую себя в Перми как дома, тем не менее остаюсь сторонним наблюдателем. Поставить в Перми после Баланчина балеты Роббинса была идея Олега Романовича Левенкова. И, не встретив его сейчас в Перми, я очень по нему скучаю.

Интервью: Наталья Овчинникова
Перевод: Ольга Суднищикова, Анастасия Казакова