26 апреля 2024
Сегодня
27 апреля 2024
28 апреля 2024
30 апреля 2024
02 мая 2024
03 мая 2024
04 мая 2024
05 мая 2024
07 мая 2024
08 мая 2024
10 мая 2024
14 мая 2024
16 мая 2024
18 мая 2024
19 мая 2024
21 мая 2024
22 мая 2024
23 мая 2024
24 мая 2024
25 мая 2024
26 мая 2024
28 мая 2024
29 мая 2024
30 мая 2024
31 мая 2024
01 июня 2024
02 июня 2024
04 июня 2024
05 июня 2024
06 июня 2024
07 июня 2024
13 июня 2024
14 июня 2024
15 июня 2024
16 июня 2024
19 июня 2024
20 июня 2024
21 июня 2024
22 июня 2024
23 июня 2024
25 июня 2024
26 июня 2024
28 июня 2024
30 июня 2024
18 августа 2024
20 августа 2024
25 августа 2024
28 августа 2024
29 августа 2024
01 сентября 2024
04 сентября 2024
08 сентября 2024
10 сентября 2024
12 сентября 2024
14 сентября 2024
15 сентября 2024
18 сентября 2024
20 сентября 2024
22 сентября 2024
25 сентября 2024
27 сентября 2024
28 сентября 2024
29 сентября 2024
Журнал
  • Апрель
    26
  • Май
  • Июнь
  • Июль
  • Август
  • Сентябрь
17.05.2022
Музыка, которая ушла в себя. Алексей Сысоев о позднем Бетховене и о своей оркестровке Сонаты № 31

photo_2022-05-17_12-16-09.jpg


Всё началось в середине 2000-х, когда в бытность студентом Московской консерватории я занимался в классе инструментовки у Юрия Марковича Буцко. На третьем, что ли, курсе я поставил перед собой задачу — за лето, сидя на даче, сделать оркестровку фортепианной Сонаты № 31 Людвига ван Бетховена. Я тогда почти не интересовался исторически информированным исполнительством, поэтому в партитуре, с одной стороны, не оказалось каких-нибудь натуральных валторн, но присутствует, например, туба. С тех пор ноты лежали, что называется, «в столе» — пока я не показал их дирижеру Филиппу Чижевскому, а Пермская опера не предложила нам провести у себя мировую премьеру.

Должен сказать, что я очень трепетно отношусь к своим композиторским маргиналиям вроде этой оркестровки 31-й сонаты. Этот профессиональный опыт был очень важен — он обогатил меня так же, как в свое время обогатило взаимодействие с джазом или с электронной музыкой. Однако я не отношусь к этой партитуре как к собственному сочинению — это строгая работа с первоисточником, которая находится на территории ремесла, а не, допустим, создание фантазии на бетховенские темы или сочинение «по мотивам» (как было, например, у Ганса Цендера с его «33 вариациями по 33 вариациям», исполнявшимися в Перми в прошлом году). Это точь-в-точь тот самый «ремонт старых кораблей», которым занимался Игорь Стравинский — но именно он был для меня исключительно интересен: пытаться найти в музыке Бетховена зерно, которое может увлечь, с которым можно работать.

Тот же Стравинский, кажется, говорил о том, что Бетховен — очень «фортепианный» композитор, но мне всегда казалось прямо противоположное: он очень «оркестровый» композитор. Бетховен пишет для фортепиано симфоническую музыку — чтобы убедиться в этом, достаточно взять в руки ноты любой из зрелых его клавирных сонат. Яркие симфонические краски видны и сразу же притягивают к себе внимание: здесь ты явственно слышишь звучание tutti, там — группу духовых etc. Начиная работать, скажем, над оркестровой версией Сонаты № 31, я с самого начала знал, что в финальном Arioso dolente должны звучать только струнные, что им же отданы сумасшедшие арпеджио первой части, знал, какие переклички деревянных должны звучать в скерцо… Фридрих Ницше называл «Хаммерклавир», 29-ю сонату Бетховена, «недописанной симфонией» — и вслед за ним я считаю многие поздние бетховенские сонаты симфониями, оставшимися в клавире.

Работа над оркестровкой Сонаты № 31 многое значит для меня еще и потому, что это одно из любимых моих произведений. Я воспитан на позднем Бетховене — по сути, именно эта музыка привела меня к композиторской практике. О ритмических находках «Большой фуги» или второй части Сонаты № 32 можно говорить бесконечно — парадоксальные детали образуют фантастический, ни на что не похожий звуковой мир, возникавший в сознании постепенно терявшего слух композитора. Открытия, сделанные Бетховеном в 1820-е, не были по-настоящему осмыслены и использованы в дальнейшем, не заняли свое место в «магистральном пути» развития европейского искусства. Это музыка, которая «ушла в себя» — и фактически законсервировалась навсегда. Она стала своеобразной terra incognita, в которую мы можем погружаться снова и снова, находя множество по-хорошему сумасшедших вещей, которые по сей день звучат очень странно — и очень свежо.


Интервью: Дмитрий Ренанский


Купить билеты на концерт симфонической музыки 19 мая

поиск