21 апреля — в Чистый четверг — оркестр Пермской оперы Musica Aeterna под управлением Теодора Курентзиса играет духовный концерт, в котором прозвучат культовые сочинения Stabat Mater Перголези и «Семь слов спасителя на кресте» Гайдна. Главным в этом концерте — голос знаменитой оперной певицы Деборы Йорк, обладательницы «Грэмми». Ее «ангельскому сопрано» поют дифирамбы зрители по обе стороны Атлантики. С «Солью» Дебора Йорк поделилась своими жизненными наблюдениями: йогу надо включить в обязательную образовательную программу оперных артистов, а обнаженные тела со сцены академического театра — наоборот, убрать, вместе с остальными «второстепенными» спецэффектами.

— Артиста, у которого график расписан на несколько лет вперед, всегда хочется спросить, рад ли он такому режиму. Это же не только уверенность в завтрашнем дне, но и кабала. Вам никогда не хотелось нарушить план, что-то резко поменять?

— Хороший вопрос. Сейчас таких мыслей нет. Но когда я была моложе, мой рабочий график был просто безумным, и, конечно, возникало желание все бросить. Что это за жизнь: постоянные отели, переезды, ни дома как такового, ни семьи. Хотелось променять все на какую-нибудь скучную однообразную жизнь. Но потом я решила, что можно просто исключить какие-то проекты и оставить только самые необходимые. Хотя это сложно, потому что есть агенты, которые постоянно толкают на что-то новое. Им кажется, если ты сопротивляешься новым предложениям, то несерьезно относишься к работе. Но, по-моему, все как раз наоборот — умение исключить второстепенное говорит о твоей серьезности. Мне понадобилось время, чтобы все уравновесить. Теперь я могу наслаждаться и карьерой, и домом.

— С каких пор вы специализируетесь на музыке барокко?

— Скорее всего, это произошло в музыкальном колледже. Я искала подходящий тембр. Начала петь Генделя и пьесы итальянского барокко. Оказалось, это очень комфортная для меня музыка. В барокко я обнаружила массу возможностей для своего голоса.

— Нужно ли быть эрудированным, опытным слушателем, чтобы адекватно воспринимать старинную музыку?

— Совсем не обязательно. Я считаю, любую музыку нужно слушать с открытым сердцем и чистыми ушами. Бывают вещи, которых ты не понимаешь, но которые волнуют тебя очень сильно. В то же время знание оперной «кухни» подчас мешает восприятию. Ты автоматически отмечаешь про себя какие-то профессиональные вещи, и это мешает просто слушать музыку. Может быть, даже лучше, когда ты сначала получаешь чувственный заряд от спектакля, а потом садишься за книги или компьютер и погружаешься в тему.

— Теодор Курентзис создал оркестр Musica Aeterna, чтобы исполнять старинные произведения на аутентичных инструментах. Вы разделяете такой подход?

— Замечательно, что Теодор привнес в российскую музыкальную среду традицию игры на аутентичных музыкальных инструментах. Благодаря этому публика начинает переосмысливать музыкальные пьесы. И, безусловно, это стимулирует развитие музыкального искусства. Хотя современные инструменты тоже подходят для исполнения старинной музыки. Например, я фанат Гленна Гульда, который на фортепьяно потрясающе играл Баха. А вообще, очень интересно, как один и тот же музыкант может сначала сыграть на аутентичном инструменте, а потом переложить эту технику на современный инструмент.

— Работая с барокко, вы испытывали когда-нибудь романтическое желание жить в той эпохе, а не в современности?

— Мне никогда не приходило это в голову. Я счастлива здесь и сейчас. Но всегда интересно оглядываться в историю и изучать среду, в которой было создано музыкальное произведение. Хотя, конечно, до истины не достучаться — нам из нашего времени все равно до конца не понять, как условия жизни влияли на композиторов.

Однако я считаю, что барочная музыка не является чем-то далеким, — наоборот, она соединяет эпохи, пронизывая века насквозь. Барокко — это эпоха чувственности, эмоциональности. Музыка того времени посвящена человеческим чувствам, и я не думаю, что они с тех пор как-то сильно изменились. Это постоянные, универсальные категории.

К тому же мы имеем дело с произведениями гениальных композиторов, которые можно интерпретировать относительно любой, в том числе сегодняшней, реальности.

— Почему опера в понимании театральных зрителей более сложное искусство, чем, скажем, балет или драма?

— Ну, во-первых, я не согласна с этим. Я не считаю, что опера для восприятия сложнее, чем балет. Есть разные оперы — какие-то из них простые и понятные, какие-то требуют определенной интеллектуальной подготовки. Словом, все зависит от конкретного произведения. К примеру, «Свадьба Фигаро» Моцарта — о человеческих отношениях, поэтому понятна всем и всюду.

— Как в зависимости от эпохи меняется процент слушателей классической музыки? Или это всегда приблизительно одна и та же часть публики?

— Я не знаю статистики, но думаю, что благодаря масс-медиа круг слушателей и почитателей классической музыки расширяется. Сегодня через Интернет можно слушать оперу, находясь в любой точке планеты — даже в каком-нибудь захолустье, где пару веков назад человек даже ничего не слышал об оперном искусстве.

Во все времена существуют разные слои публики. Одни предпочитают высокое искусство, другие хотят развлечений попроще. Скорость современной жизни вынуждает человека, возможно, не так глубоко, как раньше, анализировать произведение. Но это не повсеместно. По-прежнему есть люди, которые хотят не легкого и быстрого развлечения, а стремятся к постижению глубоких смыслов.

— Существует мнение, что не всякий язык подходит для оперы. Что лучше всего звучат итальянский и немецкий, потом — английский, а русский — совсем уж скудно. Вы согласны?

— Я, к сожалению, не говорю и не пою по-русски, но думаю, что это один из самых красивых и звучных языков. Мне кажется, и оперы на русском тоже прекрасны. Я в основном пою на итальянском и немецком. Итальянский более легкий, более открытый. Немецкий — сложнее и резче. Но если музыка написана для немецкоязычного либретто, то все гармонично. Так же и с русским языком. Например, Чайковский писал, что называется, на русском, поэтому все его русскоязычные оперы прекрасны.

— А есть опера, которую должен знать любой уважающий себя театральный зритель?

— «Свадьба Фигаро» Моцарта.

— Какие перемены в оперном искусстве вы ощущаете на себе? Например, как сказывается приход в оперу драматических режиссеров?

— Есть хорошие режиссеры, и есть плохие. И еще есть масса режиссеров между. Но лично мне в современном подходе не нравится, когда слишком много внимания уделяется визуальным эффектам и «обложке». Когда на кастинге режиссер выбирает артистов не по их голосу, а, скажем, по фигуре — потому что они якобы будут лучше смотреться. В этом есть какая-то мелочность. Если режиссер в своей постановке опирается не на музыку, то, по-моему, это означает деградацию искусства.

— Как вы относитесь к провокациям в театре — скажем, к обнажению артистов? Три года назад в Германии была поставлена опера «Маскарад» Джузеппе Верди, в которой все артисты выходили на сцену голышом.

— Я не вижу смысла во второстепенных эффектах. Никогда бы не согласилась выступать обнаженной, и не думаю, что в этом может быть какая-то острая необходимость. Грубый дешевый ход.

— Вы производите впечатление пуриста. А мюзиклы, поп-музыку слушаете?

— Я много слушаю джаз. И еще мне нравится поп-музыка 1960–1970-х годов. А вот на мюзиклы давно не ходила, зато мне очень нравятся музыкально-танцевальные фильмы индийского Болливуда.

— К слову, об Индии. В Интернете на запрос видео с Деборой Йорк выплывают сюжеты с уроками йоги — от вашей тезки. А вы занимаетесь йогой или какой-нибудь другой духовной и физической практикой?

— Я практикую йогу. Вот уже двадцать лет занимаюсь хатха-йогой.

— Вашему пению это как-то помогает?

— Да. Помогает сосредоточиться, дисциплинирует разум и тело. Ну, и еще в йоге очень важна техника правильного дыхания — для оперы это то, что нужно.

— Вы бы включили занятия йогой в обязательную образовательную программу оперных артистов?

— Я бы это сделала, будь моя воля.

— Что помогает оперному артисту дольше сохранять голос?

— Нужно как можно раньше найти хорошего преподавателя. И определиться с техникой, которая подходит именно тебе, чтобы не насиловать связки. И еще нужно понимать, что ты всего лишь человек, поэтому должен разумно оценивать свои возможности — распределять нагрузку так, чтобы не истощить голос за пять — десять лет.

— Когда голос уже не тот, можно перейти в эстрадные певцы. В России так делают. Николай Басков, например.

— Басков? Я не знаю, кто это. Мне подобные вещи неинтересны. Я далека от понимания оперных певцов, которые исполняют поп-репертуар. Если я иду на оперного певца, то хочу услышать от него оперные арии, соответственно — с поп-музыкой.

— Дмитрий Хворостовский работает на два фронта.

— Очень давно его не слышала. Он все еще поет популярные вещи? Я, конечно, не настаиваю: люди могут петь, что хотят. И если зрители приходят на их концерты, значит, это востребовано. Если оперный певец может своим исполнением как-то обогатить поп-сцену, я не имею ничего против. Лишь бы в этом не было коммерческой доминанты.

— Вы бы согласились спеть какую-нибудь популярную песню?

— Если буду уверена, что хорошо это сделаю.

— В Пермском театре оперы и балета 21 апреля, в Чистый четверг, вы по приглашению Теодора Курентзиса исполните два выдающихся духовных сочинения. Какой атмосфера должна быть на таком концерте?

— Произведение Stabat Mater Dolorosa посвящено образу Девы Марии. Это грустная, интимная музыка. В ней Перголези выразил боль, которая охватила Деву Марию, увидевшую Иисуса на кресте. Мне бы хотелось, чтобы зрители тоже прочувствовали это и в конце испытали ощущение свободы.