В нашей недавней премьере — опере «Вольный стрелок» — многие зрители отметили, что герои одеты не «по‑театральному», а как люди, будто шагнувшие из реальности на сцену. Мы поговорили с художницей по костюмам Марией Дорониной, для которой эта постановка стала первой в опере, — о том, как через костюм показать переход между мирами и почему арое пальто иногда правдивее одежды из новой ткани.
— В «Вольном стрелке» очень много «пасхалок», и кажется, что костюмы — одна из них.
— Может ли обычный день в звукозаписывающей студии в мгновение ока превратиться в сон? Именно это и происходит с героями спектакля: из мира современных, обычных людей они переносятся в иллюзорную реальность, сновидение, где оживают декорации, рождается туманный, мистический лес и проявляется атмосфера охоты, навеянная романтикой преданий. В этом магическом превращении костюмы помогают героям перейти из одного мира в другой, делая их внутренние перемены зримыми и осязаемыми для зрителя. Я рассматриваю костюм как многослойную метафору, подсвечивающую внутренний мир персонажа.
Эскизы костюмов к опере «Вольный стрелок»
— «Вольный стрелок» для вас и для режиссера Антона Фёдорова — дебют в музыкальном театре. Почувствовали разницу в подходах в опере и драме?
— В драматическом театре костюм, грим и другие внешние атрибуты служат инструментом для дополнения и углубления образа, который изначально строится на внешней фактуре артиста. В опере же, где главным критерием отбора является голос, костюм, однако, берет на себя более ответственную функцию. Он становится критичным элементом перевоплощения, который должен визуально достроить образ, раскрыть персонажа и создать целостное высказывание, гармонирующее с вокальной партией.
— Про Антона Фёдорова говорят, что он стремится к «правде на сцене». Костюмы тоже должны были работать на эту сверхидею?
— Антон и в этот раз стремился к сохранению правды, поэтому специально отшитые, искусственно состаренные вещи могли бы разрушить нужную иллюзию. Гармоничный микс случается, когда современные вещи дополнены винтажными, которые хранят в себе отпечаток времени, создавая эффект глубины и натуральности. Поэтому костюмы не существуют отдельно — они работают в едином ключе с декорациями и светом, усиливая общее режиссерское высказывание.
Екатерина Проценко в роли Энхен, Давид Есаян в роли Макса, Анна Щербакова в роли Агаты. фото: Андрей Чунтомов
— Зрители в комментариях называли костюмы «модными». Можно ли говорить, что мода влияет на театр?
— В сферу моих профессиональных интересов входит исследование глобальных трендов высокой моды и интеграция их кодов в театральную реальность. Например, одна из заметных тенденций — романтизация и инфантилизация мужского образа — нашла отражение в костюме Макса. Его образ построен на сочетании понятного, расслабленного микса денима, клетки и твидового пиджака, далее дополняется лесным кейпом, подсвечивающим его неопределенность, непосредственность, сомнительность и интеллектуальную взъерошенность. Так рождается портрет романтического героя.
— Получается, каждая деталь костюма неслучайна?
— Да, каждая деталь работает на раскрытие характера, а не на красоту ради красоты. Возьмем, костюм князя Оттокара. Князь появляется в бархатном халате, похожем на пальто, что обнажает его суть аристократа, наслаждающегося жизнью, статусом, но истинно не влияющего на происходящие события.
Эдуард Морозов (в центре) в роли князя Оттокара, фото: Андрей Чунтомов
Некоторые образы немного абсурдны, чтобы выявить скрытые смыслы и противоречия. Плащ Каспара, скованный и собранный, демонстрирует его внутреннюю напряженность, это словно тиски, в которых герой вынужден существовать.
Гарри Агаджанян в роли Каспара, фото: Никита Чунтомов
В свою очередь, образ Энхен — задорной и дерзкой героини — должен быть ярким, но не перегруженным, отражая ее игривость, ловкость и непосредственность. За этой кажущейся простотой — много работы и внимания к деталям.
Ирина Байкова в роли Энхен, фото: Андрей Чунтомов