Несмотря на то что новый художественный руководитель Пермского театра оперы и балета Теодор Курентзис обещал пока ничего не менять в работе балетной труппы, он в нее все-таки вмешался. По его просьбе новый балет европейского хореографа Луки Веджетти, запланированный на апрель 2011 года, переносится на следующий сезон. Все дело в том, что во время исполнения музыки Яниса Ксенакиса маэстро хочет дирижировать лично. Но Лука Веджетти все равно покажет в день «премьеры трех хореографов» свой спектакль — только другой, на электронную музыку (вопрос с дирижером в этом случае снимается). «Соли» Веджетти рассказал о том, какие возможности есть у пермской труппы и почему ей будет лучше при системе stagione.
— Вы еще недавно в красках описывали действо, которое готовите для апрельской премьеры в Перми. Музыка Яниса Ксенакиса, музыканты и хор на сцене вместе с танцовщиками. И вот — приходится все менять. Как так получилось?
— Проект на музыку Ксенакиса состоится, но позже. Перенести эту постановку меня попросил [новый художественный руководитель театра] Теодор Курентзис. Мы с ним давно знаем друг друга, он великий дирижер. Он сказал, что хотел бы показать этот балет позже и собирается сам дирижировать на премьере. Здесь вообще готовится реорганизация всего театра, и [главный балетмейстер театра] Алексей Мирошниченко с Теодором Курентзисом попросили меня передвинуть этот проект на какое-то время. Я согласился, а взамен готов сделать другую постановку.
— У вас осталось не так много времени до 24 апреля.
— Ну, как у любого хореографа, у меня всегда много идей в голове. Поэтому можно даже сказать, что я был готов к такому развитию событий. В общем, эта замена не такое уж драматическое событие. Нет возможности пойти одним путем — выберем другой. Это совершенно нормально, в жизни ведь всегда так.
— В таком случае, что теперь будет от вас на «премьере трех хореографов» весной в Перми?
— Это совершенно другая концепция по отношению к предыдущему замыслу. Первый вариант — продолжение балета «Орестея» на музыку Яниса Ксенакиса, одного из самых замечательных композиторов ХХ века, который я поставил в 2008 году в Нью-Йорке. Я хотел сделать балет по мотивам истории о Медее. Но теперь этот проект мы откладываем.
Нынешний вариант для весенней премьеры — это балет на электронную музыку. Я всегда против того, чтобы иметь дело с музыкой в записи. Поэтому, когда нет возможности танцевать под живой оркестр, я использую электронную музыку. Электроника — это ведь тоже инструмент. Так вот, я воспользовался электронной мелодией, которую специально для меня написал итальянский композитор Паоло Аралла. Она необыкновенна: это музыка вселенной — величественная, неспешная. Эта музыка совсем другая, чем у Ксенакиса. У Ксенакиса она метрическая, он очень строг в ее подаче. А тут музыка создает ощущение, что вселенная — это ты.
— Пришлось ли вам проводить кастинг заново?
— Нет. Я сохранил то же количество танцовщиков — будет шесть-семь человек: скорее всего, три пары и один солист. Это будет постановка не «о чем-то». Сама по себе она уже представляет нечто. Я не люблю делать сюжетные спектакли, мне нравятся абстракции. Скажем, музыка — она же не бывает «о чем-то», она сама по себе хороша, сама представляет интерес. В данном случае я задаю танцовщикам определенные границы, и они, руководствуясь моим хореографическим словарем, эту вселенную осваивают. Я создаю для артистов театральное пространство, где они находятся в каких-то отношениях друг с другом, с пространством и звучащей вокруг них музыкой. Они сами испытывают на себе хореографический материал. Здесь должны быть четкие связи между составляющими балета: движениями, пространством, звуком и тишиной.
— Чему вы в своей хореографии отдаете предпочтение: ну, скажем, прямым линиям или кривым и «узорам» — переплетениям тел?
— Конечно, было б лучше, если бы вы посмотрели и сами решили. Скажу так. Все зависит от конкретного проекта и танцовщиков, с которыми ты работаешь. Мне довелось ставить для многих компаний, каждый опыт был ценен и каждый расширял мой хореографический словарь. В общем и целом я концентрируюсь на движениях. Это достаточно сложно, потому что танцовщик должен думать не просто о том, как ему выполнить сначала одно движение, потом другое — у него в голове целый комплекс танцевальных движений, которые переходят одно в другое. Я всегда за сложность, потому что это вызов и для меня, и для артистов.
Давно, будучи еще молодым начинающим хореографом, я работал с танцовщиками на счет. Раз, два, три, четыре — все было прописано. Теперь мне это кажется скучным. Сегодня я полагаюсь на свой опыт и индивидуальные возможности артистов. Я прихожу в класс, и мы первым делом создаем хореографическую ситуацию. От каждого танцовщика зависит, каким будет его вклад в проект. Они предлагают свои идеи, и мы вместе их обсуждаем. Мне очень помогает то, что я не просто хореограф, но еще и постановщик опер и драматических произведений. Однако все свои навыки я направляю на то, чтобы достичь оригинальности именно в хореографии. Поэтому то, над чем мы работаем с пермскими танцовщиками, выглядит просто, но изнутри очень сложно.
— В названиях ваших балетов часто фигурируют образы древнегреческих мифов. Что вас в них привлекает?
— Меня, в принципе, всегда интересуют вещи вневременные, а мифы как раз относятся к разряду вечного. Греческая мифология вообще источник вдохновения для многих авторов. Но у меня интерес к этой теме абстрактный. Я не воспринимаю миф как жанр: не использую атрибутику древнего мира, как, например, это делала Айседора Дункан, не одеваю танцовщиков в сандалии и туники. Я вижу в этом некое поле, на котором можно выстроить собственную абстракцию.
— Знакомы ли вы с коллегами по «премьере трех хореографов» — Дагласом Ли и Гаэтано Сото? Как считаете, почему Алексей Мирошниченко объединил вас в этом проекте — три одноактных балета в один вечер?
— Я знаком с Гаэтано Сото и наслышан о Дагласе Ли. Мы трое — разные личности, и хореографический язык у каждого свой. Но, думаю, Алексей пригласил нас не для того, чтобы мы показали разные подходы к танцу, а потому что он таким образом хочет открыть новые источники в своей труппе и продемонстрировать их.
— Кстати, из всего трио вы самый опытный по части работы с русскими танцовщиками. Прежде вы ставили в Новосибирске и Екатеринбурге, работали с труппой Мариинского театра. В Санкт-Петербурге вы оказались в переломный для русского балета период — как раз пришло новое поколение балерин, умеющих легко перестраиваться с ballet на dance. Чем вам запомнилось то время?
— Все верно. Это было время прихода в балет новых талантливых танцовщиков. Светлана Захарова, Диана Вишнева, Игорь Зеленский, Игорь Колб. Для меня это были волнительные, очень необычные и прекрасные моменты работы. Но, кроме них, безусловно, были и другие артисты — опытные и талантливые, которых никто не сбрасывал со счетов. Однако уделом молодых танцовщиков, которые проявили себя в те годы, было как раз осваивание новой хореографии, которую везли в Россию зарубежные постановщики.
— Нет ли у вас ощущения дежа вю? Ведь в Перми сейчас тоже много молодых танцовщиков, цель которых — освоить европейскую хореографию.
—Да, компания в Перми молодая, здесь много начинающих танцовщиков. Есть сильный поддерживающий фактор в виде Пермского хореографического училища. Какая-то аналогия, возможно, просвечивает. Но только поверхностно.
Но это не важно. То, что мы сейчас делаем с пермской труппой, это поистине экстремальный вызов. Для танцовщиков это как изучение нового языка. Иногда бывает очень трудно, и тогда моменты борьбы сменяются приступами отчаяния. Но когда происходит совпадение наших хореографических кодов, тогда мы понимаем друг друга — и вот это момент настоящей работы. Нужно продолжать работать, не опуская рук, пока не будет достигнуто полное согласие.
Хотя несколько осложняет работу еще и внутренний распорядок театра. Три дня в неделю — обязательные спектакли. Танцовщики должны сочетать репетиции премьерных балетов с репетициями идущих спектаклей. Для них — это опять же большой вызов. Но такова система репертуарного театра.
— Вам трудно работать в репертуарном театре?
— Задача такой системы — поддерживать репертуар, а не способствовать новым работам.
Я сейчас ее не критикую, просто сама природа этой системы такова. Она не создает комфортных условий для появления новых постановок. Но пермские танцовщики очень техничны. И хотя процесс познания новой хореографической лексики происходит не очень быстро, мы все же неплохо работаем вместе. В целом процесс можно сравнить с тем, как драматический актер играет новую пьесу на языке, которого не понимает. Только чистого произношения недостаточно, в идеале нужно, чтобы актер думал на этом языке. Вот мы вместе и учимся понимать каждое «слово».
— В Перми сейчас переходный период: новый худрук постепенно переводит театр с репертуарной системы на stagione. В следующем году, когда вы будете ставить балет по Ксенакису, театр уже будет работать по-другому. В новых условиях вам и артистам уже будет легче?
— Я не знаю. Все зависит от многих факторов. Может быть, все же лучше, чтобы был какой-то компромисс. Многие современные компании соблюдают такое равновесие. В любом случае, грядущая реформа будет интересным и волнительным периодом. Лично я за перемены. Будь я зрителем, мне было бы скучно и неинтересно, если бы меня в театре кормили одним и тем же. Но я все же не зритель, а хореограф и танцовщик — а танцевать одно и то же до конца жизни я не намерен.
— В начале этого года в России в театральном мире произошло еще одно важное событие. Петербургский Михайловский театр возглавил хореограф Начо Дуато — со времен Мариуса Петипа иностранец впервые занял пост худрука в русском театре. По-вашему, к чему это приведет?
— Да, я знаю, конечно, об этом назначении. И меня тоже разбирает любопытство, как у Начо Дуато все получится. Прежде он работал с не столь крупными компаниями, а сейчас руководит большой русской труппой, известной и весьма значительной. Это очень интересный эксперимент. Будет происходить соединение русской классики и современного европейского танца. И все это — под руководством выдающегося хореографа с глобальным мироощущением.
— А лично вы приняли бы предложение возглавить русский театр, если бы вас пригласили?
— Почему бы и нет. Хорошие предложения мне всегда интересны.