Премьера оперы Моцарта «Свадьба Фигаро» прошла на сцене Пермского театра оперы и балета. Дирижер-постановщик спектакля – художественный руководитель театра Теодор Курентзис, поработавший совместно с немецким режиссером Филиппом Химмельманном.

Как только Курентзис принял руководство Пермским оперным театром, он объявил о намерении поставить три оперы Моцарта. Это, как сейчас принято говорить, было круто. Для русских театров (с их иными исполнительскими традициями) оперы XVIII века – крепкий орешек. Но у Курентзиса наготове подходящий коллектив – аутентичный оркестр «MusicAeterna». Первым спектаклем в Перми стала опера «Cosi Fan Tutte» («Так поступают все»). После нынешнего «Фигаро» в Перми намерены поставить «Дон Жуана». Так, в распоряжении краевого театра окажется трилогия, написанная композитором по либретто постоянного соавтора Лоренцо да Понте.

Режиссер спектакля Филипп Химмельманн подарил городу новинку в рамках копродукции уральского театра и Дворца фестивалей Баден-Бадена (Festspielhaus Baden-Baden). Химмельманн уверен, что Моцарт по натуре был очаровательным шалуном (таким, каким он показан в знаменитом фильме Милоша Формана). Тому порукой решение постановщика устроить действие не где-нибудь, а в райском саду, под сенью знаменитого древа. Где же еще герои могут так непосредственно резвиться? Место действия подходит «Свадьбе Фигаро» и в переносном смысле, и в буквальном: ведь многие персонажи оперы стремятся вкусить запретного плода. Впрочем, идиллии в этом парадизе нет. Каждый персонаж тянет одеяло на себя, стремясь добиться преимущества в страсти, а любовный морок разлит в воздухе. Слуги сквозь стекло подсматривают за жизнью господ: чем не реалити-шоу! Игривый паж, стремясь скрыться от наказания, улетает на цирковых лонжах. Дамы – соперницы в любви – дерутся на кулаках, обзывая друг друга дрянной кокеткой и дряхлой сивиллой. Граф бегает то с кочергой, то с саблей. А главный герой, которого водит за нос собственная невеста, в какой-то момент готов организовать «месть за всех мужчин».

Рай, с точки зрения сценографа Йоханнеса Лайакера – деревянный прямоугольный настил на сцене, где мало реквизита, разве что белье на веревке в начале оперы (это лабиринт, в котором путаются герои), пара стульев в конце и люк в полу. Древо растет сбоку, у стеклянного забора, закрывающего сад с трех сторон. Все это публика видит на фоне грандиозной, как в планетарии, карты созвездий и галактик. И понимай как знаешь: людские страсти на фоне вечности мелки и смешны? Или, наоборот, имеют глобальный смысл? Льняные костюмы персонажей в стиле «хоть сейчас на вечеринку» вовсе не означают переноса действия в наше время. Скорее это признак вечной актуальности, тем более что в какой-то момент начинается маскарад: поверх брюк и рубашек напяливают фижмы и корсеты.

Лучше всех пел Фигаро – американец Кристиан Ван Хорн. Он изобразил насмешливого гаера с ранимой душой, который виртуозно владеет и итальянской скороговоркой, и лирическим монологом. Его господин и соперник Альмавива (пермский певец Максим Аниськин), как и написано в пресс-релизе постановки, «соревнуется в ораторском искусстве и обольщении» с собственным слугой, правда, в несколько ином музыкальном стиле. Было слышно, что даже в опусе Моцарта Аниськин, как он сам признавался, всем оперным направлениям предпочитает веризм. Мужчины из увиденного автором этих строк состава исполнителей переиграли женщин: Розина (Рафаэлла Миланези) и Керубино (Теодора Бака) периодически «спотыкались» на трудностях вокала. Впрочем, сложнейшие моцартовские ансамбли были на редкость слаженны, тем более что Курентзис тактично подавал звук, не позволяя оркестру заглушать певцов. И не его вина, что Сюзанна (греческая певица Фани Антонелу) обладает голосом хоть и красивым, но более подходящим для камерного исполнения, а не для оперной сцены.

«Фигаро» Курентзиса–Химмельманна – это не крик души третьего сословия XVIII века и не протест против дворянских привилегий, пусть и в комической форме. Авторы думают, что Моцарту и тирания, и революция одинаково безразличны – это «лишь орнаменты жизни, ее ароматы. Как парфюмер, он коллекционирует все запахи, и в этой фиксации кроется смысл». Кстати сказать, Курентзис за дирижерским пультом – тоже коллекционер эмоций, каких мало. С первых тактов увертюры стало ясно, что, по мнению дирижера, неистовость и азарт – родовые черты моцартовского стиля. Как, впрочем, и нежнейшие постепенные «уходы» в тишину, демонстрируемые дирижером в надлежащих местах, например в канцонетте Сюзанны и Розины о южном ветре. Авторы этого «Фигаро» доказывают нам, что рай – не скучное стерильное однообразие. Пусть там будут суета и суматоха, даже легкое сумасшествие, пусть одни умирают от радости, а другие в ту же минуту – от злости. Главное, чтобы была возможность любить и быть любимым. И никаких других проблем.

Источник