Призрак Носферату добрался до оперы. Собственно, этого следовало ожидать после появления рок-мюзикла «Носферату, вампир». Но одно дело рок-музыка, другое — современная опера, в создании которой участвуют такие корифеи, как дирижер Теодор Курентзис, поэт, филолог-византист Димитрис Яламас (он автор либретто), режиссер Теодорос Терзопулос, увлеченно работающий с античными трагедиями на современной сцене, композитор Дмитрий Курляндский, художник Яннис Куннелис — тот самый, который принадлежал к движению arte povera и делал сценографию для знаменитых оперных постановок Хайнера Мюллера...

Мировая премьера оперы «Носферату» состоялась на сцене Пермского театра оперы и балета им. П. И. Чайковского (при поддержке министерства культуры Пермского края и Stella Art Foundation). Популярный сюжет готического романа перенесен тут на территорию мифа. История о Дракуле превратилась в историю Персефоны, которая, как верили древние греки, полгода проводила с супругом в царстве мертвых, а полгода — на земле. И тогда-то земля расцветала, солнце сияло, весна наступала.

Надо сказать, что в постановке знатока античной трагедии Теодороса Терзопулоса оптимистичная часть сюжета — о возрождении природы, что сменяет смерть, — осталась за кадром. Или за сценой. Напротив, в центре оперы сюжет свадьбы-похорон. И первое, что видят зрители, когда поднимается занавес, — вертикальные ряды пустых гробов, свисающих с высоты на фоне черного квадрата, заполненного траурными, черными же одеждами. На фоне разверстых гробов — женские фигуры в черном и мужчина, силящийся обрести голос, вымолвить хоть слово, пытающийся высказаться хотя бы жестом, движением если не губ, то рук... Тасос Димас, один из любимых актеров Терзопулоса, аккумулирует напряжение через движение пальцев, открытый рот, едва заметные вибрации... Тело силится стать звуком, знаком, высказыванием. Так, с немоты и напряжения, едва слышных коротких выдохов начинается эта опера. И с голоса Корифея (Алла Демидова), варьирующего на все лады весть об отсутствии звуков, света, времени.

Иначе говоря, то, что в фильме ужасов припасено обычно ближе к финалу, а в символистской драме мусолится долго и основательно, в опере «Носферату» становится точкой отсчета. Но когда все кончено, можно начинать заново. Главным сюжетом становится обретение звука, дыхания, движения, а значит — времени. «Носферату» явно стремится стать мистерией. Мистерия же предполагает не зрителей действия — участников.

За соучастие, как ни странно, отвечает музыка. Хор (в ложах с двух сторон партера) ведет диалог через зал, превращая слушателей в свидетелей. Прежде всего свидетелей рождения голоса из дыхания. Но дыхание, тем более артикулированное, усиленное, с подчеркнутым ритмом, — такая штука, которую очень трудно воспринимать абстрактно. Ритм дыхания физиологичен, и в какой-то момент ощущаешь, что этот ритм как-то соотносится с твоим собственным вдохом-выдохом. Прежде чем понимаешь, что же, черт возьми, происходит, ты уже внутри ритма, прорывающегося звука. И речитатива, разумеется.

Вообще похоже, что непонимание, замешательство зрителя программируется. Мало того что сюжет о вампирах, эта отрада масскульта, переводится в высокий регистр античного мифа, еще и вся опера идет на двух языках — русском и латинском. При чем тут латынь, спрашивается? Почему не древнегреческий тогда уж? На латыни звучат не только названия болезней, органов человеческого тела. На латынь переведены даже бойкие, разухабистые русские частушки, что сопровождают ритуал свадьбы Персефоны в загробном мире. И дело отнюдь не в боязни цензуры. Перевод нескромных частушек с живого языка на язык мертвый - явная параллель движению Персефоны к Аиду. Бесконечные перечисления болезней, рецептов, органов превращаются в словарь, где жизнь приводится в систему. Втискивается в рамки ученых штудий и логического подхода. Получается, что история Персефоны не только история любви, смерти, но еще и познания.

В сценографии Янниса Куннелиса этот сюжет явлен с эпической выразительностью. В ходе спектакля трижды меняется антураж. Бесконечные ряды гробов медленно поднимаются вверх. Их сменяют вертикали ножей. За ними приходят ряды книг. Когда я спросила Янниса Куннелиса, почему книги идут после ножей, он подивился моей непонятливости: «Естественно, книги идут сразу после ножей. Это разные подходы к жизни . Нож — орудие наступления, агрессии. А книга — это познание жизни. Но это не меланхолическая вещь. Книга активна. С ней связано преодоление хаоса».

Оперу «Носферату», поставленную в Перми двумя Теодорами — Курентзисом и Терзопулосом, трудно назвать оптимистичной. Но надежду на преодоление хаоса они оставляют — их Носферату в финале ничего так не жаждет, как собственной смерти.

Жанна Васильева | Российская газета