Дягилевский фестиваль 2014 года посвящён памяти Жерара Мортье
Накануне открытия Дягилевского фестиваля — 2014 его художественный руководитель Теодор Курентзис показал себя во всей музыкантской и человеческой специфике: начав говорить на пресс-конференции с журналистами в микрофон, он тут же отложил его, заявив, что «звук плохой», и потребовал сменить в фестивальном клубе динамики. А пока динамики трещат, мол, будет говорить без микрофона — пусть тихо, но он не позволит себе издавать некрасивые звуки. Говорил Курентзис в основном о мечтах. О новом прекрасном театре, который непременно будет построен в Перми. О пешеходной театральной площади… Чувствовалось, что в фестивале, который открылся в Перми 19 июня, некая часть его Великой мечты уже воплотилась. «Программа Дягилевского фестиваля сделана с большим трудом и трепетом, — признался Курентзис. — Поэтому мы особенно рады тому, что у нас получилось всё, что было задумано!»
Нынешний Дягилевский фестиваль посвящается памяти Жерара Мортье, интенданта Королевского театра в Мадриде, реформатора современной оперы как с точки зрения менеджмента, так и с точки зрения художественных принципов. Не секрет, что Мортье очень ценил Курентзиса и покровительствовал его европейской карьере. Он был продюсером его совместных проектов с режиссёром Питером Селларсом — дилогии «Иоланта» Чайковского/ «Персефона» Стравинского, которая выдвигалась на премию имени Дягилева год назад, и оперы Пёрселла «Королева индейцев», которая выдвигается в этом году. Проект, получивший в 2013 году премию Дягилева, — оперно-балетный спектакль Алана Плателя C (h)oers — тоже продукция Мортье.
«Дягилев был его кумиром, — говорил Курентзис о Мортье, — и сам он был Дягилевым нашего времени».
Идеей воплощения принципов Дягилева проникнута вся программа фестиваля. Создаётся впечатление, что при её составлении руководители фестиваля обсуждали: по-дягилевски это или не по-дягилевски? В этом смысле вечер открытия наиболее прост для интерпретаций, он напрямик, бесхитростно и откровенно мемориально-дягилевский.
«Век танца: Стравинский — Баланчин» — это три одноактных балета «дягилевского» хореографа Джорджа Баланчина на музыку «дягилевского» композитора Игоря Стравинского, причём один из них — «Аполлон Мусагет» 1928 года — ещё и из дягилевского репертуара. Кроме «Аполлона» в программу вечера вошли «Рубины» — часть хореографической сюиты «Драгоценности» — и «Симфония в трёх движениях» — один из поздних (1972 год) балетов Баланчина, впервые ставящийся в России.
В отличие от «Симфонии», «Аполлон» и «Рубины» хорошо знакомы балетной публике: они идут и в Москве, и в Санкт-Петербурге. В своё время, когда в Перми стараниями общества «Арабеск» был показан «Аполлон» Мариинского театра, знатоки шептались: «У нас никогда в жизни не будет такого кастинга…» А теперь есть, и целых два состава.
Из всех трёх балетов «Аполлон Мусагет» более всего заставляет вспомнить буквальный перевод слова «хореография» — «рисунок танцем». В нём всё подчёркнуто красиво — каждый жест, каждая поза. Если непрерывно фотографировать сцену на протяжении всего действия, не будет ни одного случайного кадра — каждый красив, как «картина маслом».
Герои прекрасны, как статуи, — очевидна отсылка к античной эстетике. Движутся они небыстро, все движения плавны и точно выверены. Глаз радуется этим точёным силуэтам, застывшим, словно их вырезали из мрамора или алебастра. Но в этом заключается и трудность, даже опасность этого балета: в него трудно вложить душу, огонь зажечь. Пермским танцорам удалось освоить балетную лексику и даже эстетику «Аполлона», но вот вжиться в эту художественную ткань пока не удалось — балет выглядит холодным. Возможно, просто ещё не «втанцевались», нужно время.
Главный балетмейстер Пермского театра оперы и балета Алексей Мирошниченко и директор Дягилевского фестиваля Олег Левенков признавались, что мечтают поставить в Перми весь балет «Драгоценности», но пока это невозможно: для третьей части — «Бриллианты» — пермская сцена слишком мала, половина кордебалета попросту окажется за кулисами. «Получится как в анекдоте: хорошие ребята, жаль, что не видно», — шутил Мирошниченко.
«Рубины», как и «Драгоценности» в целом, — один из самых известных и популярных балетов Баланчина, изученный и интерпретированный вдоль и поперёк. Каприччио для фортепиано с оркестром Стравинского, ставшее его музыкальной основой, показывает очевидное влияние джаза на позднее творчество композитора, и хореограф на него откликнулся: лексика «Рубинов» полна отсылок к джаз-балету — это всё ещё классический пуантный танец, но уже появляются свободные бёдра и плечи. В целом «Рубины», с его танцами, имитирующими конные прогулки и светские балы, напоминает бродвейский мюзикл, посвящённый «галантным векам».
Пермская версия этого балета выглядит не совсем так, как привыкли поклонники баланчиновского New York City Ballet, по объективным причинам: там, где в американской труппе здоровенные чернокожие парни, здесь — хрупкие пермские мальчики. Общая картина радикально меняется! Невысокий Руслан Савденов, занятый в партии, которая традиционно отдаётся самому здоровенному мулату, порхал по сцене, как эльф, и составил красивую пару с Натальей Домрачевой, которая недавно обзавелась броской фамилией де Фробервиль. Наталья эффектно выделялась женственными формами и энергичной пластикой на фоне анорексичных коллег, а вместе с Савденовым они на «пятёрку» справились с каскадом мелких па под дробное джазовое соло фортепиано (солист в оркестре — Алексей Зуев).
Увы, в «Рубинах» неприятность постигла солистку (условно называемую «Королевой» из-за короны на голове и царственной роли в балетном ансамбле): исполнительница этой партии Александра Суродеева упала посреди действия, да так размашисто, что наверняка сильно ушиблась. Тем не менее она мужественно продолжила танцевать с сияющей бродвейской улыбкой, а зрители подбодрили её аплодисментами.
Суродеевой вообще досталось в этот вечер: она исполняла сольные партии во всех трёх балетах! Сложно сказать, что заставило постановщиков — репетиторов Фонда Джорджа Баланчина Пола Боуза и Бена Хьюза — принять такое решение. Танцовщицу явно перегрузили.
Падение Суродеевой было не последней «аварией» за этот вечер: в разгар исполнения «Симфонии в трёх движениях» на сцене с разбега столкнулись Александр Таранов и Денис Толмазов. Первый, в соответствии с фамилией, сыграл роль тарана, и второй рухнул на сцену. Что ж, «Симфония…» — чрезвычайно энергичный, живой, спортивный балет.
В своих поздних работах Баланчин всерьёз увлёкся темой спорта: танцевальный язык «Симфонии…» имитирует и бег, и спортивную ходьбу, и даже плавание, при этом танцовщиков на сцене довольно много. Учитывая небольшие размеры пермской сцены, столкновения весьма вероятны.
Инциденты на сцене не испортили общего впечатления от балетного вечера. Баланчин на пермской сцене смотрелся элегантно, столично, абсолютно не китчево. Само содержание вечера, независимо от факта открытия фестиваля, делало его изысканно светским. Это не просто «ещё один Баланчин» в пермском репертуаре, а новая высота, взятие которой потребовало от танцовщиков безупречности.
Говоря о значении премьеры в жизни пермского балета, Алексей Мирошниченко рассказал, что в разгар подготовки «Века танца», 3 июня, шёл репертуарный спектакль «Лебединое озеро», и это было лучшее «Лебединое озеро» за все пять лет работы Мирошниченко в Перми. «Баланчин прочищает и мозги, и позицию ног», — афористично высказался по этому поводу балетмейстер.