Опера В. А. Моцарта «Дон Жуан», поставленная на сцене Пермского театра оперы и балета им. И. П. Чайковского в кинематографическом жанре нуар, стала не просто долгожданной премьерой, а историческим событием в мире музыки. По словам художественного руководителя театра Теодора Курентзиса, 21 сентября 2014 года состоялось «первое полностью аутентичное исполнение «Дон Жуана» в России». Этой постановкой завершён проект театра «Трилогия Моцарт — Да Понте в Перми».

Трагикомедия нуар

Вызов — пожалуй, самое точное и всеобъемлющее слово в отношении этой постановки. Им можно охарактеризовать и идею режиссёра-постановщика Валентины Карраско (Аргентина), и исполнение оперы музыкантами оркестра MusicAeterna на исторических инструментах XVIII века, и прочтение либретто Да Понте, и оперных певцов в роли актёров драматического театра или кино.

Авторы оперы классифицировали её как dramma giocoso — в буквальном переводе «весёлая пьеса», комическая опера. Как отмечали многие специалисты и критики, тонкий психологизм музыки Моцарта расширяет рамки этого жанра, а многогранность смыслов либретто сродни Шекспиру.

Все эти возможности оперы воплощены в постановке Карраско неожиданно. Величайшая опера Моцарта представлена в стилистике кинематографического жанра нуар, получившего развитие в американском кино 40-х годов XX века.

Увертюра сопровождается чёрно-белым фильмом, снятым под «голландским углом», знакомым зрителям по фильмам Альфреда Хичкока и Билли Уайлдера. Этот приём постановки кадра создаёт в кино особое эмоциональное напряжение.

Лица манекенов крупным планом сопоставляются с лицами людей. Сцены чувственных наслаждений сменяются кадрами насильственного надевания на персонажей фильма ортопедических протезов. Образы увертюры дают ключ к пониманию происходящего на сцене: все без исключения персонажи носят ортопедические шины, корсеты и бандажи, кроме главного героя, Дон Жуана, выразителя свободы от любых ограничений.

Место и время действия условны, абстрактны. И в то же время чрезвычайно знакомы каждому из нас. Быть может, это впечатление создаётся благодаря внесению законов кинематографии в постановку спектакля. Напряжение в развитии сюжета нарастает, сцены сменяют друг друга, словно кадры фильма. Действие на сцене, мощное эмоциональное воздействие музыки, русские титры — всё это целиком захватывает внимание. Разрядка наступает в редкие моменты, когда хочется смеяться над юмором Дон Жуана или остроумными находками постановщика спектакля.

Манекены

Выбранный для воплощения идеи образ и одновременно средство выразительности — манекены. Мы так привыкли видеть их в витринах магазинов, что почти не замечаем. Режиссёр заставляет зрителей увидеть в них символ бездушия, остановки развития, смерти.

Декорации спектакля вызывают ассоциации со складом на фабрике манекенов, анатомическим театром, супермаркетом. Антитеза «люди — манекены» заставляет почему-то вспомнить и советский фильм «Люди и манекены» с Аркадием Райкиным в главной роли.

На сцене манекены становятся выразительной метафорой, подчёркивающей попеременно комизм и трагизм действия.

В руках Лепорелло в арии «Madamina, il catalogo e questo» («Вот извольте! Этот список красавиц») манекены становятся куклами, с которыми он играет. Дон Жуан оттачивает на них своё мастерство соблазнения. Мазетто прячется за манекеном, как Волк в «Ну, погоди!».

Вместе с тем манекены служат жутким приёмом замещения, психологического переноса. Мечтая отомстить Дон Жуану за смерть отца, Донна Анна многократно вонзает в манекен нож, как убийца-маньяк в состоянии аффекта.

Стеллажи, снизу доверху заполненные манекенами, медленно и грозно стеной движутся по сцене навстречу залу под предводительством Командора, предвещая вторжение силы отчуждения в мир живых. Как тут не вспомнить «Стену» Pink Floyd?

Люди

А что же происходит с людьми, главными персонажами оперы? Как преобразились их характеры сегодня? Перед нами всё тот же беспечный повеса, хитрец и соблазнитель Дон Жуан, одержимая местью за смерть отца Донна Анна, её благородный защитник жених Дон Оттавио, милая глупышка Церлина, ревнивый Мазетто, страдающая Донна Эльвира, изворотливый Лепорелло. Однако в них мы узнаём современных людей.

Их мотивы сложны и противоречивы. Они запутались в своих сомнениях, желаниях и страхах. Никто не искренен друг с другом. Персонажи носят бандажи и костыли, словно свои психологические комплексы и неразрешенные внутренние конфликты. Создаётся впечатление, что действие на сцене — это вовсе не место, пусть и абстрактное, а воплощение образов сознания людей, поток их мыслей и чувств, где нет ни покоя, ни света. То, что переживают герои, амбивалентно: было бы смешно, если бы не было грустно. И тень Фрейда то и дело напоминает о себе. Один из мощных символов психоанализа — зеркала — тоже присутствуют на сцене. Будто приглашают зал заглянуть в их искажённое отражение.

Как и положено жанру нуар, герой и антигерой сливаются в одном образе. Единственный, кто живёт в полную силу, смело признаётся в своих чувствах и желаниях и открыто принимает вызов жизни, — Дон Жуан. Он раскрепощает других, снимает с них ортопедические шины. Однако ненадолго. Все персонажи, расставшись с ограничителями, буквально таскают их за собой.

Как говорят психологи, женщина должна быть вызовом для мужчины. Дон Жуан принимает каждый вызов. Он — мужчина-праздник. И приглашает каждую женщину присоединиться к вечной игре, для него флирт как воздух. Однако становится не по себе видеть Дон Жуана в объятиях резиновой куклы. Ему не с кем разделить праздник жизни. Единственная женщина, способная проявить толику сострадания к нему, несмотря на боль и поруганную честь, — Донна Эльвира. Но, как типичная современная женщина, она тут же призывает Дон Жуана измениться ради неё. Остальные одержимы местью, желанием наказать и манипулировать мужчиной. При этом, узнав о гибели Дон Жуана, они называют себя добрыми людьми и считают его смерть свидетельством справедливости.

Как сказала однажды оперная дива Анна Нетребко, «опера — сексуальное искусство». Глядя на постановку Валентины Карраско, с этим трудно не согласиться.

Спектакль заставляет задуматься над вечными философскими вопросами о любви, человечности, добре и зле, лжи и правде, одиночестве и смерти, комфорте и свободе.

И в первую очередь — о внутренней свободе человека и свободе творчества.

Екатерина Бирюкова, музыкальный критик, редактор раздела «Академическая музыка» на Colta.ru:

— В этом спектакле есть юмор, эротика, лёгкость. Для меня это открытие нового прочтения главной партитуры человечества. В ней так трудно найти что-то новое. Если говорить о персонажах, Дон Жуан и Лепорелло — очень живые, им веришь, в них влюбляешься.

Дмитрий Ренанский, музыкальный критик:

— Я знаю ситуацию в московских театрах, где в июне состоялась премьера оперы «Дон Жуан». И ситуация вызывает массу вопросов. На этом фоне то, что происходит в Перми, — абсолютно штучная, стилистически адекватная работа, и вызывает не просто уважение. Пермь является в этом смысле эталоном и законодателем. Я неоднократно писал, что на сегодняшний день пермский театр является тем, чем был Мариинский в конце 90-х — начале нулевых годов. Это место силы, на которое нужно равняться и на фоне которого многие столичные театры выглядят довольно бледно.

Мария Трокай | Интернет-журнал Zvzda.ru