Упорством и муштрой греческий дирижер Теодор Курентзис создал в Перми на Урале оперную империю, у которой остальной музыкальный мир мог бы кое-чему поучиться.

Действительно ли вам хочется провести в Перми всю свою жизнь? Архитектура зданий на пересечении улицы Ленина и Комсомольского проспекта уныло колеблется между советским модерном и капиталистическими безвкусными стеклянными фасадами.   Дальше вниз, по направлению к театру оперы и балета, теснятся, словно декорации к «Доктору Живаго», строения XIX века с отслаивающейся штукатуркой оранжевого и блёкло-розового цвета. Театральные лестницы, ведущие в кабинет дирижера, опасны для жизни. Но затем — полная неожиданность: Теодор Курентзис, долговязый грек с российским паспортом, оборудовал настоящую гостиную-салон с шелковыми обоями, люстрой и драпировками, красочные узоры которых напоминают о присутствии здесь, в восточной части Европы, многочисленных этнических групп со своими традициями.

Во время разговора Курентзис внутренне улыбается, как будто освещаясь своими мыслями, которые любят поиграть в нечто мистическое. Он перезаписал свою последнюю запись «Звук света» с музыкой Жана-Филиппа Рамо. «Музыка Рамо, — говорит он в буклете, — попадает непосредственно в наши сердца, как солнечный луч, прорезавшись сквозь черную бесконечность космического пространства, попадает, наконец, в человеческий глаз, на зеленый лист, на лепесток розы». Такие цветистые сравнения мало подходят к историческому Рамо, этому сухопарому педанту гармонии, но Курентзиса это не заботит. Он выступает не как исследователь, а как гуру, который проповедует любовь и дионисийское отношение к жизни, который сплачивает своих музыкантов со всей Европы, создавая подобие секты, и любит принимать позы пророка: в экстазе за дирижерским пультом, эгоцентрист в гостиной, отшельник в заснеженных русских лесах.

Ему прощают все, как только в «Празднествах Гебы» Рамо зазвучит шарманка и оркестр «musicAeterna» заиграет дышащий свободой и радостью мюзетт. Это момент безмолвного, бесконечного наслаждения, которое, однако, нарушается дикими тамбуринами, демоническими ариями или безудержно возникающими театральными бурями (в «Галантной Индии» и «Платее»). Хотя Курентзис также дирижирует романтическим и современным репертуаром, звучание и темперамент оркестра «musicAeterna» немыслимы без опыта исполнения произведений эпохи барокко. Легко возникают повороты, звучание кажется то хрупким, то полным энергии, но всегда четко очерченным и никогда подобным мягкому французскому сыру. Каждая из 18 небольших инструментальных частей или арий из опер Рамо подается по-разному. Курентзис не хочет закрашивать ни неровного, ни чувственного или таинственного характера этой музыки. Творческий, живой дух пробивается через сухие ноты, вдыхая в них жизнь. И, в конечном счете, вы уже больше не знаете, слышали ли вы только что музыку Рамо, Элгара, Чайковского или Стравинского. «Что меня интересует, когда я изучаю партитуру, так это история духовных революций», — говорит Курентзис в своей гостиной в Пермском театре оперы и балета и проницательно смотрит глазами пророка.

Действительно ли он хочет провести свою жизнь в Перми? «Я счастлив в этом городе, который был наказан Советским Союзом за его верность царю. Во времена коммунизма Пермь была закрытым городом, который был построен на крови политических заключенных Гулага. Но здесь жила и интеллигенция, оседая на пути из лагерей. Это создало условия для развития авангардистской культуры». А затем Курентзис произносит типичное для него высказывание: «В городах, как этот, чувствуется невинность неизвестного». Так что культурная жизнь в Перми еще не стала жертвой общероссийского развлекательного бреда. Потерянную невинность мегаполисов Санкт-Петербурга и Москвы он знает слишком хорошо. Курентзис родился в Афинах в 1972 году и после перестройки в течение пяти лет учился у легендарного дирижера Ильи Мусина в Санкт-Петербурге. Однако после смерти Мусина в 1999 году дела его шли не очень хорошо, в то время у него возникло отвращение к любому приспособленчеству в культуре, к «дурному запаху этой развалившейся системы». И, напротив, насколько освежающей может быть жизнь в провинции — об этом он узнал, будучи музыкальным руководителем оперы в Новосибирске, где в течение шести лет руководил «лучшим оперным театром России». Здесь он создал свой оркестр «musicAeterna», превратил сибирский город с миллионным населением в Российскую Мекку старинной музыки и здесь давал заказы современным композиторам. Слава чудо-труппы дошла до Перми на Урале, где понимающий искусство губернатор активно боролся с проблемным советским прошлым и делал ставку на культуру как на определяющий фактор. Были открыты новые музеи современного искусства, а харизматичный Курентзис должен был стать музыкальной движущей силой города. Но он поставил  жесткие условия: хорошее вознаграждение для его музыкантов, творческая независимость и полная свобода в работе, без профсоюзного контроля. «Мы не идем на компромиссы, — говорит дирижер, знающий себе  цену. — Мы ставим высокие требования, потому что знаем, что мы — единственно разумное решение. Мы — «план «Б» в музыкальной жизни России».

То, что этот план «Б» имеет утопические черты, не делает легче жизнь Марка де Мони, молодого художественного руководителя Пермского театра оперы и балета. При планировании работы первое и последнее слово остается за Курентзисом — при необходимости его репетиции могут продолжаться до поздней ночи. И есть, по меньшей мере, особенность в  том, что, наряду с «musicAeterna» и балетной труппой, продолжает работать старый оркестр оперного театра — акт солидарности, который, тем не менее, также вызывает личные и финансовые разногласия, тем более что оркестр показывает разве что средний уровень. А  Курентзис настаивает на наивысших достижениях. «Абсолютный приоритет нашего театра — музыкальный,  —  утверждает Марк де Мони.  — Тем самым  мы в России, а возможно даже в Европе, являемся исключением. И мы хотим также и в репертуарных спектаклях демонстрировать высочайшее качество». Так как день даже в Перми имеет только 24 часа, то большее количество репетиций автоматически все же означает меньше представлений. Утопии тоже имеют свои ограничения.

То, какие счастливые моменты может план «Б» дарить на сцене, Курентзис и «musicAeterna» демонстрируют своими последними записями опер Моцарта на либретто Лоренцо да Понте. За оперой  «Le nozze di Figaro» следует совершенно обновленная «Cosi fan tutte». И, конечно же, спаситель Урала не упустит возможность интерпретировать циничный любовный эксперимент стареющего мачо с неаполитанской «золотой молодежью» как демонстрацию совершенной красоты.  «В опере «Cosi fan tutte» Моцарт построил Ноев ковчег, чтобы избавить своих современников от нот догматической морали» — это убеждение Курентзиса, не так уж далеко от его собственных представлений об искусстве, свободном от мелочной  нравственной опеки».

Но, как у Рамо, так и здесь, музыкальная интерпретация оказывается более захватывающей,  чем содержательно-нравственная. Еще звучит несколько нервно увертюра. Но точно в моменты соприкосновений музыкальных номеров с речитативами — при фантастической игре на хаммерклавире Максима Емельянычева — показывает себя перфекционист Курентзис. С потрясающей точностью синхронизации в этой качественной музыкальной комедии вводятся в ансамбли дерзкие диалоги Лоренцо да Понте, искра (в основном) эротического словесного поединка создает  в ариях невероятно высокое напряжение. Ансамбли сыплют словами, в финале певцы доходят до края своих спортивных возможностей. Но Курентзису  знакома и сентиментальность, которая неудержимо тянет его к наслаждению в красивейших частях. Случайность или настроение здесь ни при чем: этот человек знает, чего он хочет, и как дышит музыка, не задыхаясь.

И еще одну особенность имеет эта запись: дирижеру удается преобразовать слабости неоднородной оперной труппы в силу благодаря тому, что он и в труппе делает ставку не на  консонанс, а на голосовую индивидуальность. Симона Кермес применяет для Фьордилиджи свой проверенный рецепт: при заливисто-сладкой наивности постоянно ожидается истерическая потребность самовыражения. Малена Эрнман, в роли Дорабеллы, напротив, звучит иногда почти величественно-тяжело. В то же время любителей оперы восхищает блистательный Феррандо в исполнении Кеннета Тарвера, прекрасный баритон Кристофера Мальтмана (Гульельмо). Константин Вольф придает Дону Альфонсо свирепый акцент, а Анна Касьян в роли Деспины приобретает задорную живость.

Опера Моцарта «Cosi fan tutte» была записана в оперном театре Перми, в городе на самой восточной периферии Европы, который еще три десятилетия назад была закрытым и неухоженным. Приближаясь к оперному театру, поневоле обращаешь внимание на трещины в асфальте. Но, несмотря на все это, можно представить себе жизнь здесь.

Михаэль Штрук-Шлён | Die Zeit N 49