14 января в лондонском Royal Festival Hall выступит известный российский дирижер Теодор Курентзис и его оркестр musicAeterna. В программе концерта — музыка из балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта». Кроме музыки со сцены прозвучит и лирика Уильяма Шекспира в исполнении актеров Чулпан Хаматовой, Дины Корзун и Рэйфа Файнса.
Сборы от концерта идут в пользу благотворительного фонда Gift of Life.
Художественный руководитель Пермского театра оперы и балета Теодор Курентзис — один из самых ярких и самых востребованных музыкантов современной России. В Лондон он приедет на один день, прервав серию концертов в Вене. Исполняемые, поставленные и издающиеся в Вене, Зальцбурге, Париже и Мадриде концерты, спектакли и записи пермского дирижера получают восторженные рецензии во всем мире.
Курентзис (в феврале этого года ему исполнится 45) родился и вырос в Греции. В 1994 году, получив в Греции классическое музыкальное образование, он поехал в Петербург учиться дирижированию у патриарха российской дирижерской школы Ильи Мусина.
С тех пор Россия стала его домом. После нескольких лет работы в Петербурге в 2004 году он возглавил Новосибирский театр оперы и балета.
С 2011 года Курентзис в Перми, где совершает поистине революционную работу по преобразованию и театра, и города в музыкальный центр мирового значения.
В преддверии лондонского концерта обозреватель Русской службы по вопросам культуры Александр Кан взял интервью у Теодора Курентзиса.
Оркестр-спецназовец
Александр Кан: Теодор, я вас поймал в Вене. Что и с кем вы там играете?
Теодор Курентзис: Я с Венским симфоническим оркестром исполняю Чайковского: Четвертая симфония и скрипичный концерт. Могу сказать, что у меня так складывается, что я очень люблю Вену, и последнее время я чувствую, что начинаю хорошо адаптироваться в этом городе.
А.К.: Но в Лондон вы приедете со своим оркестром musicAeterna. musicAeterna и оркестр Пермского оперного театра, в котором вы работаете главным дирижером, — это одно и то же, или же это разные составы? И в чем между ними разница — художественная, эстетическая?
Т.К.: Это разные составы. musicAeterna — очень особенный проект, коллектив выдающихся музыкантов, которые собираются, чтобы преобразовывать музыкальную систему. Можно сказать, что в какой-то степени это утопический проект. А второй оркестр — просто оркестр, который я начал потихонечку, шаг за шагом, обучать. Я считаю, что musicAeterna — это оркестр из корифеев в Европе. Сила и страсть исполнения, которую они дают — это что-то удивительное. Могу сказать, что они как спецназовцы в этом.
А.К.: То есть, музыканты musicAeterna живут в разных городах и собираются специально под различные проекты, которые вы организуете?
Т.К.: Нет, они бросили свои города и приехали ко мне.
А.К:.Значит, оркестр базируется в Перми?
Т.К.: Большая часть музыкантов живет в Перми, хотя некоторые, чье участие требуется не постоянно, приезжают по мере необходимости. Но основной костяк живет в Перми. Это единственный интернациональный оркестр, который у нас есть. Люди из Германии, Франции, Испании и так далее.
Пермь хочет стать культурной столицей Европы
А.К.: Мой опыт знакомства с вашей работой — и по тому, что мне довелось слышать на Дягилевском фестивале в Перми, где я был несколько лет тому назад, и по многочисленным записям — позволяет предполагать, что вы тяготеете либо к современной, я бы даже сказал, очень современной музыке, либо к аутентичному воспроизведению Моцарта и другой барочной классики. В Лондон же вы привозите строго романтическую программу: »Ромео и Джульетта» Прокофьева, а в Вене сейчас исполняете Чайковского. Для вас нет никакого противоречия между этими репертуарами? То есть, все тело музыки едино, или же есть — как мне казалось — свои предпочтения?
Т.К.: Один репертуар не существует без другого. Современной музыки не было бы, если бы не было романтизма. Пространство эстетики создается, когда есть противовес и контраст.
История музыки — это огромная цепь. Все звенья цепи важны, ты не можешь взять только одно из них. Мне кажется, что исполнитель будущего должен двигаться в этом направлении, пытаться правильно интерпретировать произведения. И это уже начинается.
Я очень люблю романтическую музыку, и много ее исполняю. Да, я отдаю предпочтение старой и современной музыке, потому что они более актуальны для нашего времени. Там меньше испорчена музыкальная система, там легче дышать. А другие произведения надо восстанавливать.
Россия — не страна, а большая идея
А.К.: Вы — воспитанник классической русской традиции. Вы учились у великого дирижера, педагога Ильи Мусина. В какой степени русская классическая традиция оказала влияние на формирование вашего творческого языка и стиля?
Т.К.: Колоссальное влияние. Я русский музыкант, в том смысле, что время, которое я провел с Ильей Александровичем, сделало меня таким, какой я есть сейчас. И я этим очень горжусь.
Когда обо мне на Западе говорят «русский музыкант», я не обижаюсь, потому что как музыкант, я — русский. В других вещах я, может быть, грек, но как музыкант я — русский.
А.К.: Выбор, который вы сделали — жить и работать в России, это постоянный выбор, или вы держите для себя открытыми двери для возвращения в Грецию, в Европу? Вы все больше выступаете, у вас записи выходят, у вас все больше признание в Европе, вы выступаете сейчас в Вене, в парижской Опере. Для вас Россия не остается платформой для перехода в другое, европейское качество? Или все-таки Россия?
Т.К.: Для меня Россия — не страна, а какая-то большая идея. Я очень сильно люблю Россию, и я, возможно, излишне романтичен, но я действительно верю, что Россия — это страна, которая создана, чтобы люди мечтали, чтобы люди ставили новые задачи будущему. Реальность ведь существует не помимо нас, она образуется, в том числе, и от нашего участия. Я считаю, что Россия может еще дать очень много сил человечеству. И я буду счастлив, если смогу своим участием создать маленький кусочек музыкальной истории.
Особый план музыкального развития России
А.К.: Однако и Россия разная. Вы учились в Санкт-Петербурге, начинали там профессиональную карьеру дирижера. Затем уехали далеко в Сибирь, в Новосибирск. Проработали несколько лет в Новосибирске. Теперь вы уже несколько лет работаете в Перми. И Новосибирск, и Пермь — замечательные города с прекрасной культурной традицией, но не столицы. Почему вы сделали свой выбор в пользу этих городов, особенно сейчас, в Перми?
Т.К.: Чтобы иметь возможность построить то, что я хочу, и не испытывать при этом необходимость что бы то ни было разрушать.
В столицах, чтобы построить то, что я хочу, придется очень много воевать, к сожалению. Большинство московских оркестров имеют определенный устав и условия существования, которые мне не подходят. Поменять это невозможно, они так уже работают много лет.
Ты не можешь изменить людей, после какого-то возраста это невозможно. Найти единомышленников, всех собрать по одному, создавать что ты хочешь, ломать существующую систему не очень хотелось бы, чтобы только поставить галочку и получить легкую известность. Известность у меня и так есть, но через честность и чистую дорогу, которую я прохожу.
Я завоевываю столицы мира из своей деревни. А вы мне скажите, кто из московских оркестров выступает на Зальцбургском фестивале, кто выпускает пластинки? Никто не предложит российскому оркестру играть Моцарта в Зальцбурге и Малера в Вене или в Провансе. А мы именно этим занимаемся.
Люди обращаются в Пермь, город, который никто не знал, думали, медведи там живут. И нам заказывают, чтобы мы реконструировали свою музыку.
Я не смотрю на столицы с колоссальным почтением, большим поклонением. Мы говорим много слов, но давайте посмотрим реально, кто что делает в Москве. Не кто сколько получает или сколько раз по телевизору появляется, а посмотреть на Opus, на работу. Тогда мы увидим.
А.К.: То есть, для вас важно не только сделать свой оркестр, но и — неслучайно вы ведь проводите в Перми свой Дягилевский фестиваль — превратить Пермь в культурный центр, культурную столицу?
Т.К.: Пермь для нас — особый план в музыкальном развитии России. Я не хочу сказать ничего плохого о других оркестрах, но у них нет достаточной гибкости.
Они представляют собой огромные организации, которые связаны с другими организациями, у них огромный багаж традиций, и они неповоротливые. А у нас есть большая гибкость делать то, что мы хотим. Поэтому и курс, который мы взяли, дает возможность конкурировать с ними.
А.К.: Вы не первый человек, кто приехал в Пермь с идеей превратить этот город в столицу современного искусства. До вас в области изобразительного искусства это пытался сделать Марат Гельман. Но он встретил большое сопротивление местных властей и консервативного общественного настроя в городе, и, в итоге, вынужден был оттуда уехать. Для меня было шоком, когда я был на опере Дмитрия Курляндского »Носферату» в Перми. Даже в Лондоне редко можно увидеть столь дерзкий и радикальный и по музыке, и по постановке спектакль. Как вы чувствуете, нет ли сопротивления материала, сопротивления города, его старых традиций?
Театр-лаборатория
Т.К.: Я могу даже сказать, что нас просто обожают. У нас невероятная посещаемость театра, не сравнить с тем, что было раньше.
У нас есть еще Лаборатория современного зрителя, то есть работа со зрителем, мастер-классы, лекции. У нас был семинар современной музыки для зрителя, где зритель сам может попробовать, мы даем ему музыкальные инструменты, чтобы он понял, как построена современная музыка. Приходят взрослые люди, которые говорят: «У нас было очень много вопросов, а сейчас они сняты. Мы начинаем открывать для себя музыку, и это прекрасно».
То есть наш театр не такой театр, который необитаем, он открыт 24 часа, и люди видят нашу кухню. Очень важно понять, что будущее — в хорошо подготовленном ухе зрителя. В способности зрителя правильно воспринять то, что ты предлагаешь.
Когда человек понимает суть дела, получается созидание и энергия, которая появляется в результате этого созидания.
Глен Гульд, Курт Кобейн и академик Ландау
А.К.: Энергия, о которой вы говорите, во многом связана с вашей собственной личностью, вашей индивидуальностью, харизмой. В одной из статей о вас здеся встретил необычайно образную метафору: «Теодор Курентзис — это Глен Гульд и Курт Кобейн, слитые воедино». Как вы относитесь к подобного рода сравнениям?
Т.К.: Конечно, это приятно и лестно и, и это большая честь, что кто-то сравнил меня с такими выдающимися музыкантами, как Глен Гульд и Курт Кобейн.
Но я бы хотел, чтобы люди абстрагировались от моей личности и сконцентрировались на том, что я делаю. Есть много выдающихся музыкантов, с которыми у меня была возможность познакомиться. Но я не хотел с ними знакомиться. Я знал их по их работе. У меня были прекрасные впечатления, и любая реальность портила бы мне эту прекрасную картину. Зачем мне это?
Поэтому я предпочитаю с ними не знакомиться лично. То же касается и меня. Индивидуальность может помешать правильному восприятию моей работы. То, что человек узнает обо мне, послушав мою работу, — это самое лучшее. То, что я делаю, глубже и интереснее, чем-то, что я есть.
А.К.: Еще одно проявление вашей индивидуальности— работа в кино. Вы снялись в главной роли в готовящемся к выходу на экран фильме Ильи Хржановского »Дау» о знаменитом физике Ландау. Что вас привлекло в этой работе в кино, и что она для вас значит?
Т.К.: Это уникальный проект, который изменил всем нам жизнь, потому что это не просто актерский проект, где ты должен выучить текст и потом что-то сказать.
Это такой документальный фильм о том, как тоталитарная система может убить ангела. Есть разные способы убить ангела. Илья Хржановский собрал нас, современных ангелов, поставил их на шахматную доску на место старых ангелов, и делал над ними эксперименты тоталитарной системой.
В результате была показана цепь историй, истории, которые повторялись и будут повторяться, потому что сам человек не изменился, ни в положительную сторону, ни в отрицательную. То есть проблемы, которые у нас были две тысячи лет тому назад, существуют у человечества и сейчас.
Репертуар не изменился. И не изменится, пока не изменится человек. Пока он не сделает свою личную революцию. Все революции массовые — это профанация, это красивая мечта, которая превращается в суровую действительность. А личная революция не зависит от массовой психологии.
Чтобы участвовать в этом художественном проекте, нужно было очень большое терпение и много работы над собой. Это было невероятно сложно. Я даже не знаю, фильм ли это, надо его показывать или рассказывать. Это выходит за рамки того, что мы называем «кино».
Искусство идет по адресу
А.К.: И напоследок несколько слов о том, что будет происходить в Лондоне.Как это все будет выглядеть, что для вас означает этот лондонский концерт в субботу 14 января?
Т.К.: Для меня это очень важно, потому что это «старый» Новый год, и собираются люди, чтобы с любовью сделать что-то бескорыстно для других.
Мне кажется, это самое главное. Хорошо начать новый год так символично, давая руку вдохновения и помощи детям, которые и есть наше будущее, наше все.
Мы как-то сидели с Чулпан Хаматовой, и она показывала фотографии на телефоне. Там была прекрасная девушка, около двадцати лет, с прекрасной внешностью, и я спросил — кто эта красавица?
После чего Чулпан показала мне фотографии, где эта же девушка — больной ребенок, с масками на лице. Благодаря фонду этого ребенка спасли, он вырос, и превратился в эту прекрасную девушку.
Это произвело на меня сильное впечатление, потому что я увидел, что есть реальный эффект. Искусство идет по адресу, по назначению, а не просто в существует в своих небесных сферах.