«Чтобы найти самый верный штрих, обрести на сцене свободу творчества, надо всё делать со словом «очень». …Не выстрадаешь роль, и в спектакле — фальшь. Плодотворно только чрезмерное. Умеренное, вялое — никогда»
Клавдия Кудряшова, «Высокое слово — театр», 1980
Примадонна Пермской оперы (да не прозвучит это именование с излишним пафосом) в 1960—70-е годы Клавдия Кудряшова полной мерой вокального мастерства и артистического темперамента одарила зрителей и коллег. В течение двадцати семи лет она выходила на сцену в волнующих, противоречивых образах зарубежной и отечественной оперной классики, советской оперы, выступала с программами камерной музыки, эстрадными песнями перед заводскими рабочими, военными, работниками колхозов и совхозов, студентами и школьниками. Порядка пятидесяти партий меццо-сопранового репертуара вобрала в себя творческая судьба Кудряшовой. Не каждая была любима певицей, но каждая была «выстрадана» и выпестована ею, становясь частью не только профессионального, но личного опыта.
«Самыми трудными из своих «коронных» партий меццо-сопрано Кудряшова считает Турандот и Кармен. Принцесса и цыганка. Без дара перевоплощения не сделать такие роли. Певица вспоминает, что, работая над образом Кармен, она замучила и Нину Дьяченко, которая танцевала цыганку в балете и согласилась консультировать певицу. Бывало и так: жара, все отдыхать идут, на пляж, а Кудряшова с кастаньетами работает, ведь важно, чтоб в такт все звучало, и чтоб руку ставить по-цыгански, а не как в гопачке, и чтоб юбка «ходила», как надо…»
Кармен живет на Компросе, 2003
Клавдия Кузьминична приехала в Пермский театр оперы и балета по приглашению — вернее, приглашениям, ненавязчивым, но многочисленным и настойчивым — главного режиссера театра Иосифа Келлера в 1960 году. Приехала в волнении и, возможно, с сомнением, оставляя в прошлом почти десять лет работы в Минском Республиканском театре оперы и балета, ставшем для певицы alma mater ее профессионального мастерства, успешным началом творческой карьеры. Приехала в Пермь наудачу, потому что звали, ждали, обещали блестящие партии в лучших классических операх и поиск нового героя в операх современных. И все обещанное, как ни странно, для Клавдии Кудряшовой сбылось. По крайней мере, безудержного творчества, без пауз и простоев, хватило на двадцать семь лет.
«Имя Клавдии Кузьминичны Кудряшовой всегда было в центре внимания, и на протяжении своей артистической судьбы она познала многое. И триумфы премьерных спектаклей, и снисходительно-вежливую реакцию зрительного зала, когда со всей ясностью ощущала — на этот раз театр не сумел взять высоту. И хотя публика умела отделить успех кудряшовой от не совсем удавшегося спектакля, …Та понимала — она была и остается членом коллектива, и, будучи народной артисткой советского союза, в первую очередь является артисткой Пермской оперы. Мы знаем, что взлет театра, названного домом чайковского, лабораторией советской оперы, приходится на 60–70-е годы — то самое время, когда одно художественное открытие теснило другое, …Когда закладывалась крепкая эстетическая платформа на долгие годы вперед. тот период, когда как бы не существовало режиссеров, дирижеров, артистов, существовали — имена: Ходес, Келлер, Афанасьев, Кудряшова, Попов, Дроздова, Богданов… Уникальные судьбы каждого и неделимая судьба театра. …Именно в этом театре взошла звезда Кудряшовой, именно этого театра заветы она принесла в сегодняшний день, оставаясь первой среди равных»
Правда чувств, 1986
Нельзя и, возможно, неправомерно выделять лучшие из спетых ею партий или самые трудные, или самые в эмоционально-интеллектуальном плане «затратные». Каждая партия требовала пристального к себе внимания: любимые Турандот, Кармен, Иоанна, Азучена, Амнерис и нелюбимая Княгиня («Чародейка»). Когда всю «пылкость чувств» бережешь для сцены, когда партнеру по спектаклю приходится оказывать медицинскую помощь, потому что, играя Кармен, по-настоящему кусаешь его за палец (как вспоминает Кудряшова об одном из гастрольных спектаклей), когда во время отдыха в тишине, занимаясь домашними делами, пропеваешь про себя ту или иную партию, говорить в сравнительных степенях о созданных ролях не приходится. Все они сливаются в единый поток творчества, и каждая из них — первая среди равных.
»…Ее героический голос, знающий беспредельную вокальную свободу. Многоцветная палитра тембра, в которой она черпает тончайшей лирики краски, делающие еще более выразительным, проникновенным мощное звучание ее меццо-сопрано. Наконец, особого свойства сценический темперамент, благодаря которому слово и музыка, интонация и пластический жест столь безраздельно и органично слиты, что рождается тот самый оперный стиль, в котором открытая условность существования определяется наивысшей мерой — правдой чувств»
Правда чувств, 1986
«В репертуаре её — все меццо-сопрановые партии в операх великого композитора (кроме «Иоланты»). Пожалуй, ни одна певица в мире не имеет таких заслуг в претворении на сцене всего оперного цикла Чайковского… По признанию Кудряшовой, Чайковский с его высочайшим искусством психологического портрета, с его принципиальными требованиями «верности тона», «характера», художественного чувства меры» стал для нее постоянной, бессрочной школой реалистической оперной сцены»
Труд и праздник, 1975
«Огромную трудность для исполнения представляет главная партия оперы — Иоанны д’Арк. Здесь нужны особые художественно-выразительные средства. Сложность работы над этой партией еще заключалась и в том, что она написана и для высокого меццо-сопрано, и для низкого драматического сопрано (другая исполнительница этой партии …Эльвира Шубина обладает как раз таким драматическим сопрано). Вокальная партия чрезвычайно трудна, и первое время в процессе разучивания я часто приходила после репетиций без голоса, даже говорить не могла… Сейчас я, конечно, испытываю невольное волнение перед гастролями в Москве — как-то встретит нас зритель? Как оценить самую трудную и близкую мне партию?»
Из беседы с Клавдией Кудряшовой, 1970
— …Сольфеджио я сдала на «два», марксизм-ленинизм — на «два», что-то там еще тоже на «два». Только по вокалу поставили «пять». Подходит ко мне старенький профессор, которого все боялись, и говорит: деточка, у вас прекрасный материал (голос, то есть), но ему нужна химическая чистка, мы вас берем. Целыми днями я занималась, а в выходные Виктор водил меня по музеям. С утра и до вечера. Какие объятия и поцелуи? Ничего подобного. Сплошное общение с искусством…
— А как же молодость и пылкость чувсв?
— Пылкость чувств я переживала, когда пела. Я почувствовала свой голос и свои возможности. Это — как полет. Необъяснимые ощущения. Вскоре мы поженились, и я быстро поняла, что наш союз — дружба, взаимопонимание — все, что угодно, только не любовь. Дальше — распределение в Минск. Родилась дочка. Я металась между ребенком и театром. Нужно было осваивать репертуар. И, пока в театре все было хорошо, о личном думать было некогда. Сцена дарила блеск, эмоции, счастье.
— Именно в Минске вы получили звание заслуженной артистки России и народной артистки Белоруссии, вам давали возможность гастролировать — все шло прекрасно.
— Прекрасно лет десять. Позже произошли разные большие и маленькие события, один за другим ушли два моих лучших партнера, и мне попросту не с кем стало петь. Образовалась вынужденная пауза, и я вдруг поняла — надо бежать, уезжать, менять свою жизнь. Срочно. Иначе будет поздно.
— Но почему Пермь? Далекий уральский город…
— Тогда Пермский оперный процветал. …Я спела здесь «Кармен» для пробы и была поражена — публикой, шквалом любви…
Здесь были все спектакли, в которых я могла раскрыть свой голос. Только в Пермь! Собрала чемоданы, не раздумывая. Министр культуры Белоруссии вызывал на ковер, грозил лишить всех званий. Виктор не пускал, распаковывал чемоданы. Я уезжала не одна — с дирижером Минской филармонии Борисом Афанасьевым.
— Который потом много лет дирижировал оркестром Пермского оперного театра и при котором театр процветал.
— Афанасьев — прекрасный музыкант. Работать с ним было одно удовольствие. У нас обоих оказалась одна проблема и одна и та же цель — возможность заниматься музыкой на более высоком уровне. Мы мечтали об этом в Минске. Уезжали за город, в лес, бродили и строили планы. Новый город, новый театр, новая жизнь.
Из беседы с Клавдией Кудряшовой, 1998
«Вот уже три месяца изо дня в день, в репетиционных классах, на сцене, во всем театре царит гордая испанка Кармен. Мой каждый день начинается со слов: что я положила сегодня на алтарь Кармен? Это — не суесловие. Это — смотр своих сил, который обязан делать актер, приступая к работе над образом. Но меня обуревают сомнения: идущие чередой годы не проходят бесследно для исполнителя, и он должен быть честен как перед собой, так и перед искусством»
— Клавдия Кудряшова о работе над образом Кармен в постановке 1974 года
