Интервью с молодым режиссером Пермской оперы, для которого концерт «Дневник оперного сезона» станет профессиональным дебютом на пермской сцене.

В среду, 25 ноября, нас ждет концертная программа «Дневник оперного сезона». Чем она примечательна?

Программа этого концерта представляет собой панораму сезона: солисты исполнят номера из опер, которые запланированы до лета 2021 года. Список готовила руководитель оперной труппы театра Медея Ясониди. Моя задача ремесленная — следить за мизансценами, за общим видением концерта, за светом, за тем, наконец, чтобы публике в зале было комфортно.

Больше всего я люблю работать с состояниями людей. Скажем, мне нравится прием —ставить таймер перед спектаклем. Зрители видят обратный отсчет — и чем ближе к началу, тем сильнее подогревается ожидание. Происходит плавный вход в происходящее на сцене, накапливается внимание. Задача режиссера на концерте — не мешать, незаметно подвести зрителя к музыке.

Как режиссер может повлиять на комфорт зрителя в зале?

Режиссер — это человек, который оказывается в зале до того, как начинается действие. Мне нравится фраза Ромео Кастеллуччи о том, что его спектакли не заканчиваются с фактическим концом постановки и начинаются до открытия занавеса. С моей точки зрения, зритель поначалу должен попасть в пространство, которое подготавливает его к восприятию спектакля/концерта, погружает в нужное состояние.

Приведу обывательскую метафору: заходя в парфюмерный магазин, мы с ходу понимаем, зачем пришли и к чему готовиться. Но если на входе в парфюмерный магазин торговать хлебом, получится «винегрет». В хороших местах так не делают.

Концерт «Дневник оперного сезона» должен был состояться раньше, но был перенесен из-за пандемии. Как ты сам пережил изоляцию?

Эпидемия обнажила нервы нашего общества, на которые раньше не обращали внимания, потому что не было столько свободного времени. Она стала серьезным тестом для каждого человека. Я всегда вел активный образ жизни, у меня много друзей, я люблю общаться. Поэтому на самоизоляции сначала было очень тяжело. Но я решил: пусть это будет время переосмыслить какие-то вещи, собраться с силами и плотнее заняться творчеством. Я думаю, что люди до эпидемии и после нее — другие люди.

---

Фото из архива Федора Федотова

---

Что для тебя творчество?

Для меня творчество само по себе — это момент бессознательного. Если музыкант, выходя на сцену, будет думать о том, какую ноту ему сыграть, то это будет не музыка, а набор нот. Я бывший флейтист и помню, что самые лучшие концерты случались, когда во время исполнения у меня «отключалась голова» и я некоторое время после выступления не понимал, что произошло. Но для этого нужно очень много работать до и после, заниматься анализом. А в момент творчества нельзя думать. Это несознательный процесс.

Как вообще сложились твои отношения с музыкой?

Я родился в творческой семье: моя мама занималась кино, отец — флейтист, сестра тоже флейтистка. Мой дед был заведующим кафедрой в консерватории по классу флейты. Кем еще быть в такой семье? Разумеется, флейтистом.

С четырех лет я занимался музыкой. У меня был замечательный учитель — Александра Михайловна Вавилина-Мравинская, жена знаменитого дирижера, пианиста и педагога Евгения Мравинского. Это было лучшее обучение не только исполнению, но и пониманию музыки, которое только можно вообразить. Я учился в десятилетке при Санкт-Петербургской консерватории, но на моих последних классах Александра Михайловна оттуда ушла. И к тому времени я сам немного «выгорел». Помню, как на государственном экзамене я попросту забыл ноты произведения, которое играл. И стало понятно, что это переломный момент и нужно решить, кем быть в этой жизни. Не было ни волнения, ни ажиотажа. Просто пришло время искать для себя что-то новое.

Можно было пойти куда угодно, но я понимал, что без музыки как таковой мне не жить, и профессию нужно выбирать, связанную с ней. Мои родители занимаются кино и музыкой. Я скрестил оба искусства — и получилась оперная режиссура. Сейчас я учусь на 4 курсе Петербургской консерватории. С работой в театре это спокойно сочетается: у каждого студента индивидуальный план обучения, плюс из-за пандемии все занятия проходят дистанционно.

Как ты оказался в Перми?

Первый раз я попал в Пермь на «Жанну на костре», куда нас с другом пригласил Андрей Александрович Борисов. Тогда я уже сходил на все возможные музыкальные спектакли в Петербурге. От Перми я не ждал чего-то особенного. Но эта поездка перевернула все мое восприятие театра. Что произошло, я осознал уже только в самолете обратно. Спектакли уровня «Жанны» в России можно пересчитать по пальцам одной руки.

Я поделился своими мыслями с Андреем Александровичем, и он пригласил меня работать в Перми. И вот что интересно, за три дня до отъезда сюда мне рассказали историю — одну из тех, после которых начинаешь верить в судьбу. Мои дед и бабушка играли в оркестре Мариинского театра, и когда коллектив был в эвакуации в Перми, у моей бабушки начались схватки ну практически в оркестровой яме. Мой отец родился в Перми. Я никогда этого не знал и тут услышал впервые. Меня шокировало это совпадение. Так что в определенном смысле Пермский театр оперы и балета для меня — родной.

Когда ты ехал в Пермь уже в качестве начинающего режиссера, у тебя были ожидания?

Сейчас уникальный момент — и пандемия это только подчеркивает — момент неопределенности, хаоса, из которого что-то должно родиться. И рождать это нам. Нам предстоит найти то новое, что должно прийти.

Пермскую оперу я выбрал еще и потому, что здесь очень грамотный менеджмент. Этот театр — одна из самых прогрессивных институций из известных мне. Нигде так не приветствуется эксперимент, как здесь. Нигде нет такой свободы творчества, как здесь. Культурная среда Петербурга более консервативна, поэтому молодым художникам нужно априори вставать в более радикальную позицию, чем им хотелось бы.

---

Фото из архива Федора Федотова

---

Как ты ощущаешь пространство Пермского театра оперы и балета?

Сейчас у меня период адаптации. Я смотрю всё, что идет в репертуаре. Смотрю не только на сцену, но и на людей, и могу сказать: пермская публика воспитанная, прогрессивная и безумно мне нравится. Планка требований очень высока. Чтобы удивить пермского театрала, нужно постараться, и путь эпатажа здесь неприемлем. Это путь восторга и удивления.

Как ты смотришь на пространство Завода Шпагина, видишь ли ты ее в качестве постановочной площадки для себя?

Честно говоря, на данном этапе Завод Шпагина — это моя основная цель. Он может быть именно экспериментальной площадкой, потому что театр, как ни крути, накладывает определенные рамки, за которые выходить, по-моему, не стоит. Нужно вначале попробовать эксперимент без рамок, посмотреть, как отреагирует публика — в общем, устроить нечто вроде лаборатории. Если в результате эксперимент оправдается, подтвердит свое право на существование, то его можно выносить в театр. Театр — это храм искусства, а радикальные эксперименты лучше делать на Шпагина.

Твой режиссерский дебют в пермском театре должен был состояться на «Сотворении мира», но вмешался коронавирус, исполнение отменили. Как ты это воспринял?

Я пришёл домой и лег на пол. Режиссура — это длительный процесс, несколько кругов ада и обсуждений, поиска верных решений. И вот ты готов предъявить результат — а всё рассыпается. Было ощущение безнадежности, честно говоря.

Как ты с ним справился?

Только с помощью людей. Режиссер сам по себе никто, он не споет и не сыграет за всех. Самое главное для режиссера — его команда. И в периоды апатии мне помогают люди, с которыми я работаю и дружу. Хотя большинство друзей сейчас в Петербурге, мы продолжаем оставаться на связи, а несколько моих близких даже приехали сюда, в Пермь, на премьеру. Они очень поддержали меня в тот момент, так что я недолго лежал на полу.

Нельзя оставаться одному и нужно что-то делать — таков элементарный, но рабочий рецепт по борьбе с апатией, унынием и хандрой. Сейчас я стараюсь находить новых людей, подружиться с ними. В Перми много прогрессивной молодежи, и у многих есть запрос на искусство. Мне интересно, есть ли у них запрос именно на оперное искусство — но как человек, который не знает, что такое опера, может понять, есть ли у него такой запрос?

Как сформировать этот запрос?

Что самое главное у режиссера, художника, любого творческого человека? Стиль. Научиться работать с артистами можно, это ремесло. Разобраться в нотном материале — большой труд, но можно обучиться. А стиль — это душа искусства, которой нужно открыть дорогу.

На мой взгляд, между оперой и современным зрителям стоит нафталиновая эстетика и несоответствие времени. Но если люди увидят, что опера — это что-то красивое, интересное и стильное, они пойдут ее слушать. Да, у оперы выше «порог вхождения», но с помощью нового языка и методов выражения можно снизить его, сделать оперу более открытой миру. «Искусство должно потрясать», — говорил маэстро Евгений Мравинский, и мне нравится эта фраза. Нельзя делать вещи, которые оставляют людей равнодушными. Если нет реакции — то работа не сделана, мы зря старались.

С какого спектакля ты бы советовал новому зрителю начать знакомство с оперой?

Я бы начал с опер Джакомо Пуччини. Он реалист от музыки. Слушая его оперы, можно закрыть глаза, и воображение дорисует всё до мельчайших деталей — настолько подробна и содержательна его музыка. Или можно начать с совершенно гениального и в то же время доступного Моцарта — например, с его Cosi fan tutte («Так поступают все женщины»).

---

Опера «Богема» Дж. Пуччини
Фото: Антон Завьялов

---

Интервью:
Ольга Богданова, Наталья Овчинникова, при участии Татьяны Шкляевой