Театрал: Дышите глубже | Пермский театр оперы и балета

Апрель

26

27

28

29

30
Май

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Июнь

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30
Июль

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Август

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Сентябрь

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

02.03.2015

Театрал: Дышите глубже

Идея оперы про вампиров принадлежит Теодору Курентзису (он же стоял за пультом). Звуковой ряд по либретто Димитриса Яламаса написал Дмитрий Курляндский, передав очередной российский привет мировой «конкретной» музыке. Модный художник Янис Куннелис сделал сценическую картинку – стена из одежды, ряды пустых висящих гробов, острые ножи, алые шпильки женских туфель. Еще один прославленный грек – Теодорос Терзопулос – взялся за режиссуру. Но не делать же мэтру оперу на уровне массового ужастика про Дракулу или «Сумерек» для девиц подросткового возраста! Терзопулос и возник потому, что история вышла на уровень мифа-архетипа – об умирании и воскрешении, а подразумеваемый тезис «вампиры – это мы с вами друг для друга».

Носферату, господин мрака и хозяин ночи, взаимодействует с Персефоной-жизнью, готовящейся спуститься в подземный мир. Три старухи-Грайи в лице молодой певицы (пермячка Наталья Пшеничникова с ее экстремальными звуками голоса) готовят Персефону к свадьбе со смертью, «постепенно лишая ее чувств: зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса, а также боли и памяти». Персонажи, уверяют авторы, – это персонификация внутреннего мира Носферату. А какой у вампира может быть внутренний мир? Ясно какой – бредовый сон «жизнь после жизни».

Перед зрителями ритуальные шествия дергающихся, как эпилептики, людей с обувью на руках. В финале по сцене бредет и снявшийся с места оркестр. Являются балерины в белых пачках, на пуантах, на полу корчится «лебедь», жертва Носферату, с ногами, перевязанными черным. Тут надо понять глубину издевки, которой по отношению к многострадальным лебедям кто только не занимался, изгоняя ширпотреб классической «духовности» из душ наших современников. Алла Демидова (Корифей) читает текст, загробным голосом повествуя о мире вне света, звука, пространства и времени. Латынь, на которой отменно поет (скорее, шепчет) пермский хор, звучит как заклинание, хотя за непонятным и, кстати, «мертвым» языком могут скрываться и похабные частушки: так жизнь лбом сталкивается со смертью. Хаос абстрактной мистики смешан с конкретностью зачитываемых аптекарских рецептов и погребальных венков.

Драматические актеры Терзопулоса София Хилл (Персефона) и Тасос Димас (Носферату) напоказ артикулируют дыхание, вслушиваясь в пульсацию своего организма, в мельчайшие детали вдоха-выдоха. На сцене все хрипят, завывают и вскрикивают дребезжащим фальцетом, существуя, как сказал Курляндский, «на молекулярном уровне». Партитура под стать: струнные издают «ужасные» звуки, барабаны глухо урчат, ударники играют на пилах и бог знает еще на чем. А что, звуки тела и не такими бывают. Тем более тела умирающего. И вообще, тот свет вполне может быть неблагозвучным. Курентзис, как всегда, блистательно сводит все это в единый железный ритм.

Загадочная мрачность зрелища так серьезна, что легко переходит в подспудную иронию. Играть, так играть! И публику рассаживали почти в темноте, а невидимый дирижер шел к пульту крадучись и светя себе под ноги фонариком. Это страшная сказка для взрослых, типа «в черной, черной комнате...», и стильный дизайнерский проект, понятно, что о конце времен, смерти и тлении – о чем еще может вещать современный художник? Не о любви же?

А что похоже на пьесу Кости Треплева в чеховской «Чайке», так Антон Павлович – провидец. Декаденство не умерло, а, впитав художественные «измы» двадцатого столетия, как ни в чем не бывало, возродилось. С поправкой, конечно, на постмодернистскую «рефлексию на рефлексию», когда древний ритуал и современная инсталляция, по сути, одно и то же. Трудно сказать, пойдешь ли смотреть – и слушать – это во второй раз: в таких проектах важен эффект неожиданности. Но в первый раз оно по-своему завораживает. Несмотря на умозрительную «книжность».

Майя Крылова | Театрал