NewsKo: «Богема» без героя | Пермский театр оперы и балета

Апрель

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30
Май

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Июнь

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30
Июль

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Август

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31
Сентябрь

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

16.05.2017

NewsKo: «Богема» без героя

Резкое похолодание 4 мая и настоящая метель 7 мая отметили начало и конец премьерных показов «Богемы» Пуччини в Пермском театре оперы и балета. Шутки на тему совпадения погоды на сцене и в реальном мире заполнили социальные сети. Снег и «Богема» — нераздельные понятия; режиссёр новой постановки Филипп Химмельман решил ещё раз закрепить этот стереотип: в его спектакле снег сыплет непрерывно все два с половиной часа.

В этом же ключе выдержана вся постановка: здесь всё понятно, логично и ничуть не радикально. Легко можно определить не только время года — зима, но и сам год — 1968-й. В Париже — молодёжные выступления; социальные лозунги соседствуют с призывами к свободе творчества; в моде брюки клёш, бархатные пиджаки и цветастые «хипповские» жилетки. Настроение — пьяное: опьянение от свободы, от любви, от молодости.

Это тот случай, когда вряд ли найдутся пуристы, которые запричитают: «Где же фраки? Где кринолины?» «Богема» — демократичная опера, она написана не о египетских царях, друидских жрецах или итальянских аристократах; её герои — современники автора, люди молодые и небогатые. Тут вся красота — не в костюмах, а в чувствах. Перенос во времени прошёл гладко, без осложнений: как тут и было.

Трактовка характеров соответствует предлагаемой реальности: перед нами четверо бездельников-дауншифтеров разного возраста, живущих сегодняшним днём. Типаж, характерный скорее для XXI века, когда представители подрастающего поколения разделились на два лагеря с противоположной жизненной стратегией: ранних карьеристов, которые года в 23 уже топ-менеджеры, и не желающих взрослеть инфантилов. Герои «Богемы» — из последних. Собственно, героями их назвать сложно: даже чувственный Рудольф в трактовке Химмельмана — никто и действует никак.

Бледноватая, хотя и развесёлая компания выступает на столь же блёклом фоне. На сцене — подчёркнуто «никакие» интерьеры. Латинский квартал представляет собой несколько столиков уличного кафе, между которыми снуют официанты во главе с колоритной буфетчицей (яркий перформанс артистки миманса Светланы Мишлановой, более известной пермякам в качестве педагога и пиарщицы); комната героев — собрание безликой функциональной мебели образца ранних 1970-х годов, её главные украшения — большое полукруглое окно в морозных узорах да батарея пустых бутылок (художник-постановщик — Раймунд Бауэр).

Наряды героев выглядят так, будто собирались по секонд-хендам (художник по костюмам — Кати Маурер). Мими одета настолько никак (белый верх — тёмный низ), что специально была придумана ярко-красная вязаная шаль, наверное, чтобы девушка была видна на сцене.

Тем не менее финал первого действия (в которое постановщики объединили первое и второе) получился весёлым и пёстрым: тут и дети, и ветераны, и духовой оркестр, и здоровенный трансвестит, и барышни разнообразного поведения… Приподнятое настроение создаёт и прекрасный хор MusicAeterna, поющий в полном согласии с умилительным детским хором. Всё это — бравурный фон для взлёта чувств, для любовного опьянения.

Тем сильнее контраст с тем, что зрители видят, когда занавес открывается после перерыва. После революционного веселья наступает реакционное похмелье. Толпа разогнана, силовые структуры одержали верх и хозяйничают — очень двусмысленно шмонают уличных девушек, избивают бедолагу-трансвестита. Всё это — большая рифма к охлаждению между героями: пока любовь цвела — цвела и окружающая реальность, увядают они тоже синхронно.

Визуализация этого «увядания реальности» между тем вызывает большие вопросы. На сцене — нечто вроде инсталляции из дощатых ящиков для фруктов, вызывающей мысли об овощебазе, причём овощебазе какой-то советской. В обстановке тотального вторсырья кажется, что даже падающий непрерывно снег — какой-то прошлогодний. Очень в тему звучит признание Рудольфа: оказывается, он оставил Мими, потому что узнал о её смертельном недуге и у него нет сил это пережить. Очень логично для безвольного инфантила — пусть сама уж как-нибудь переживает. Но когда больная буквально приползает из-за кулис и полчаса лежит на голом полу (по логике сценического пространства — в сугробе), это вызывает внутренний зрительский протест: ведь рядом парни расстилают в мансарде перины, да ещё и выпевают что-то вроде «приляг вот здесь». Разумеется, после получаса в снегу несчастная умерла бы и без чахотки.

Правда, когда обитаемая мансарда возносится под колосники и обнажается чистая сцена, где нет ничего, кроме сугробов и света, становится понятно, что выпадение героини из вещного мира — это буквально прелюдия к преосуществлению. Герои отстранённо стоят в пустом пространстве, образуя подобие магриттовских минималистических «пейзажей с фигурами». Живой, сочувствующей и действующей до самого конца остаётся лишь Мюзетта, которая на протяжении всего спектакля выделялась эмоциональностью и активностью. Режиссёр придумал для Надежды Павловой весьма эксцентричный рисунок роли: так, в некий прекрасный момент она поддаёт коленом между ног влюблённому Марселю.

В первом составе, выступавшем в день премьеры, персонажам присуща некая индивидуальность: так, Шонар в исполнении баса-баритона Эдвина Кроссли-Мерсера (Франция/Германия) не только учитель музыки, но и танцор, постоянно выкидывающий почти балетные коленца; но во втором составе герои лишены подобных «чудинок».

Музыкальный руководитель постановки Теодор Курентзис работал с Химмельманом не в первый раз и, судя по всему, в полном согласии. Он тоже старательно лишает героев излишне ярких красок, изо всех сил пресекает любые попытки доминирования, но у него получается принципиально иной результат: там, где исчезают личности, появляется ансамбль. Именно он стал главным героем оперы. Из слияния старательно приглушённых голосов возникает дивное гармоническое единство; даже Мюзетта — Надежда Павлова свой бенефисный вальс исполняет не как сольный номер, а как одну из мелодий разноголосого Латинского квартала, демонстрируя блистательное пиано, как и Мими — Зарина Абаева.

Возлюбленный Мюзетты Марсель в исполнении Константина Сучкова из Молодёжной программы Большого театра стал достойным партнёром Надежды Павловой и в вокальном, и в актёрском плане; пожалуй, он единственный из солистов не боится полного звука с богатыми и разнообразными обертонами. Четвёртый из квартета друзей — болгарин Деян Вачков — Коллен прекрасно спел трогательную арию о прощании с плащом, продаваемым ради того, чтобы купить лекарство для Мими. Как ни странно, меньше всего эпитетов заслужил Рудольф — итальянский тенор Давиде Джусти, который на премьере уж так старался петь пианиссимо, что позволил оркестру себя заглушать.

Впрочем, оркестр в этой компании по определению главный: именно в нём — вся лирика и вся страсть «Богемы». Ведущий его Курентзис старательно вычленяет из инструментальной многоголосицы отдельные сюжеты, то драматические, то забавные, то пронзительно грустные.

В очередной раз зрители убедились, что театральные постановки Курентзиса бывают двух типов: либо с конгениальными режиссёрами — такими как Роберт Уилсон или Питер Селларс, либо режиссура решительно проигрывает музыкальному исполнению. «Богема» — из второй категории. Тем не менее это — событие и главная пермская оперная премьера сезона. Вынесенная за рамки Дягилевского фестиваля, она аккуратно создала эмоциональный настрой подготовки к кульминационному моменту пермского музыкально-театрального сезона.

Юлия Баталина | Новый Компаньон