Теодор Курентзис интерпретирует «Реквием» Моцарта по риторике барокко и заставляет страстно звучать признание в вере Альфреда Шнитке. Hagen Quartett разделяет тоску Шостаковича. Яркие контрасты и аффекты цикла Ouverture spirituelle.

Аминь - евреи, христиане, мусульмане произносят это молитвенное слово. Оно имеет широкое значение и определяет больше, нежели расхоже-бытовое "да будет так". Аминь - это укрепление в вере в Бога, это жизнь по его законам.

Западную церковную музыку столетиями было принято создавать как лаконичную каденцию или объёмную фугу. Во второй день Ouverture spirituelle на Зальцбургском фестивале Аминь звучало на сцене дважды в особо памятных произведениях.

Безусловно, очень особенным был фестивальный дебют Теодора Курентзиса и его преданного хорально-оркестрового союза musicAeterna, состоявшийся за несколько дней до премьеры постановки La clemenza di Tito режиссёра Питера Селларса.

Как же прозвучит «Реквием» Моцарта под рукой много обсуждаемого, сотканного из противоречий дирижёра? Дирижёра, именуемого «бог среди нас» или мессия классики, часто нарекаемого нонконформистом с тягой к самоинсценировке. А ответ прост: разумеется, исполнение будет в аутентичной манере, в жестах барокко, быть может, даже более древних, с индивидуальной окраской, а главное – с невероятно пластичной драматургией хоровой части.

Лёгкий, но не легковесный.

То, что Курентзис не изобретает заново колесо исторических постановок, должно даже успокаивать привыкшего к традициям слушателя. Разумеется, аккорды тромбонов сразу, восходя, отвечают вступающим на бархатистых лапках струнным, отзываются, выпуская когти. Заключительный аккорд с вихрем литавр раздаётся жёстко, холодно, непримиримо. Но эти контрасты естественны и гармоничны. Он стремится к музыкальной молитве. Ищет не за счёт широты легато, как нам это знакомо по другим записям, он строго его избегает, определяя побочные партии в оркестре скорее как удары бича, нежели как утешительные орнаментальные украшения. Нет, его молитва, внешне усиленная чёрными сутанами оркестрантов и хора, музыкально живет благодаря гибкой динамике, рождённой из текста. Особенно сильно и неожиданно это ощущаешь на пианиссимо. В отсутствии великого хора это было бы немыслимо, его трактовка звучала бы более традиционно. Хористы, следуя за Курентзисом и его восходящего-нисходящими фразировками, улавливая все нюансы, виртуозно исполняют задуманное. Исполняют легко, отточенно, но не легковесно.

Маэстро решил в пользу часто ругаемой, но устоявшейся «доработки» Зюсмайера. За одним исключением: он включил фрагмент той двойной фуги Amen, которую Моцарт предусмотрел для завершения Lacrimosa, и которую Зюсмайер не смог переработать. Именно эти непродолжительные, обдуманно введённые такты и их неожиданно оборвавшаяся концовка определили самый трогательный момент концерта.

Смена «декораций». Переход из Фельзенрайтшуле в Коллегиенкирхе на цикл «Время с Шостаковичем».

Знаменитый Хаген-квартет (Hagen Quartett) пропитал душевной болью каждую отдельную линию темного как ночь, депрессивного последнего струнного квартета Шостаковича.
Контрастным ответом прозвучал концерт Альфреда Шнитке для хора. Произведение о сопротивлении и укреплении в вере, выдержанное в терпкой тональности, где гармонии иногда извиваются как под ударами кнута. Блистательно спевшиеся голоса хоров musicAeterna и Зальцбургского Баховского хора создали однородный ансамбль, который под руководством Курентзиса пронзительно душевно пел сердцем на всех динамических уровнях.

Под вечно повторяющийся заключительный «Аминь» в чистом мажоре певцы прошествовали из церкви: сильный символичный эффект. Быть может, напевное возвращение из внешнего мира в темноту сцены было несколько спорным, но неожиданным, проникновенным – именно таким и должен быть Фестиваль. Аминь.

Автор: Вальтер Вайдрингер
Перевод: Светлана Лысенкова
Источник