В Пермском театре оперы и балета состоялась премьера оперы Моцарта «Cosi fan tutte» — первая постановка нового худрука Теодора Курентзиса. В спектакле заявлены два состава исполнителей. Один — приглашенный, а второй — с пермскими артистами.
Для своей первой постановки дирижер Теодор Курентзис выбрал опасное ключевое слово «аутентичность». Тем самым он шел на двойной риск — быть проигнорированным теми, для кого слово это означает, что сцену покроют музейной пылью, и уличенным в лукавстве теми, кто точно знает, что у Моцарта «было не так». Но на обоих этих фронтах постановка в Перми побеждает легко и между делом, потому что, по сути, ведет совершенно иную — третью — войну, которую можно назвать войной за антисовременность. Если понимать под этим словом не отсутствие современности, а ее сознательный антипод.
Спектакль антисовременен, потому что негерметичен по смыслу и виртуозен по исполнению. Сложные задачи театр ставит перед собой, а не перед зрителем. Смысл происходящего и каждой отдельной мизансцены не только ясен, но и простодушен. Ответ на вопрос: могут ли две порядочные и влюбленные девушки в полдень проститься со своими женихами, а к полуночи выйти замуж за других — очевиден с самого начала даже тому, кто не знаком с либретто Да Понте. Вопрос не в том, изменят ли вопрос — как и когда. Режиссер Маттиас Ремус позволяет себе лишь смещение акцента, с самого начала заставляя героинь путаться в портретах своих любимых и одевая и гримируя обоих женихов практически в близнецов. То есть «так поступают все женщины» потому, что все мужчины принципиально одинаковы, что тот солдат, что этот, ну и в чем же тут измена, спрашивается?
Против простодушия самой истории стоит беспримерная — и нескрываемая — сложность средств, к которым прибегает театр, чтобы ее рассказать. Музыкальные инструменты для постановки заказывали специально — реплики инструментов моцартовского времени, с жильными струнами — не ради удовольствия, а ради оригинального тембра. Струнная группа три с половиной часа играет в оркестровой яме стоя — чтобы не терять контакт с исполнителями на сцене. При этом музыканты и певцы умудряются не терять еще и контрастный, местами убийственно быстрый темп, задаваемый дирижером. Российские исполнители за несколько месяцев усвоили итальянский язык и итальянскую просодию настолько, что исполнение на языке оригинала кажется само собой разумеющимся. Декоратор Штефан Дитрих потратил все имевшиеся у него нервы для того, чтобы заставить мастерские сшить костюмы по лекалам и технологиям XVIII века — и создать декорации, которые заставляют забыть и аляповатую театральность, и сценический «евроремонт». Художник по свету Хайнц Каспер выстроил партитуру движения солнца в соответствии со временем сценических суток.
Кульминация и эпицентр этой планомерно организованной сложности — два совершенно разных состава исполнителей. Один — международный и звездный — с Симоной Кермес (Фьордилиджи), Марией Форсстрем (Дорабелла), Анной Касьян (Деспина), Тобиасом Берндтом (Дон Альфонсо), Бреттом Полегато (Гульельмо), Станиславом Леонтьевым (Феррандо). Второй, более контрастный по голосам и более ансамблевый по сценическому действию, российский (соответственно Анна Касьян, Надежда Бабинцева, Наталья Кириллова, Гарри Агаджанян, Максим Аниськин и снова Станислав Леонтьев). Оба состава по-разному — но оба в сочетании драйва и вышколенности — воспроизводят центральную коллизию спектакля: певцы разыгрывают буффонаду, а голоса несутся в зал концентрацией страсти, тоски и мучения; играют комедию, а поют при этом трагедию.
При этом речь не идет о «дорогом красивом спектакле» с приглашенными высокооплачиваемыми звездами. Суть не в том, что за все это нужно было заплатить, а в том, что все это нужно было сделать. Потому что опыт современной жизни вообще и современной художественной жизни в частности как раз в том и заключается, что можно потратить любые деньги, а в результате получить — извините — фуфло. Так вот, Пермский театр во главе со своим новым худруком поставил спектакль, аутентичный в том смысле этого слова, который подразумевает — нечто настоящее.