В премьерной серии показов Cosi fan tutte («Так поступают все женщины») команда Теодора Курентзиса отрекомендовалась таким качеством работы, что вывод о главнейшем из искусств напрашивается сам собой. Разумеется, это опера.
Показам Cosi в начале 140-го пермского сезона предшествовала «Кармен» — афишный хит в постановке прежнего руководителя театра Георгия Исаакяна. Так новый руководитель вежливо подчеркнул достижения коллектива, недавно и не помышлявшего о схождении с рельсов репертуарного театра на тропу «стаджионе» — системы работы с приглашенными звездами, доукомплектованными, как на Cosi, двенадцатью заезжими духовиками-барочниками и полным составом оркестра MusicAeternae. Немалая стоимость дебютного Моцарта инспирировала предсказуемые жалобы местных СМИ об ущемлении прав налогоплательщиков, чьей привычке в любой момент выбирать что заблагорассудится настал конец. Положа руку на сердце автор рецензии разделяет эту скорбь. Просто потому, что насытиться зрелищем за один просмотр не удалось.
Сценография Штефана Дитриха, автора оформления «Бориса Годунова» на фестивале Early Music эпохи Марка де Мони (теперь де Мони — PR-директор Пермской оперы), настроила на смакование пикантных деталей в неизменном дворцовом интерьере. Мягко встраиваются в зрелище коллекционные костюмы — от корсетных платьев и офицерских мундиров до албанских халатов переодетых юношей и марионеточного совершенства Деспины в образах служанки, врача-шарлатана и нотариуса. Мягко льется феерический свет Хайнца Каспера, по-чеховски выстреливая в финале расчехленными люстрами. Все действует наподобие вспышки, выхватывающей помимо картинки ХVIII века силуэт еще ненаписанной Моцартом «Волшебной флейты». Та же парность героев, тот же принцип испытаний во имя любви, и даже эвфемизм «птицеловства», за три года до Папагено озвученный в Cosi Доном Альфонсо: «Как заблуждается тот, кто продает птицу, которая еще сидит на ветке». Птица — женщина.
В насыщенной подробностями классицистской форме есть предощущение депрессивных романтических настроений. Действие начинается с провокации двух влюбленных и заканчивается взаимным разоблачением обманываемых и обманутых. Потом по тексту happy end. Но не все так просто. Каким сопротивлением измене истомлена бедняжка Фьордилиджи. Какой осмысленностью утраченных иллюзий перегревается содержание ближе к финалу. Придумать обыкновенной комедии с переодеваниями тревожное выражение лица надо было суметь.
В Перми с этим великолепно справился немецкий режиссер Маттиас Ремус — настоящий моцартовский специалист. Эта Cosi — третья на его счету помимо четырех других Моцартов. А еще он автор книги о Моцарте. В Пермь явился с запасом приемов (вплоть до кинематографических крупных и параллельных планов), впечатляющим чувством юмора и пониманием главного в оперной режиссуре: хороша та, о которой во время спектакля никто не думает.
Драматургия украшена неявной моралью. Счастье — путь, а не цель. Опыт — в разочарованиях, а не в удовлетворенности. Любить с «широко закрытыми глазами» проще, чем наоборот. Намек на грустноватую сентенцию, кажется, Ибсена («Юность — расплата за всю последующую жизнь») не исключал и мирной режиссерской улыбки в адрес коллег, которым без переноса действия в современность моцартовское содержание, хоть тресни, не открывается.
ля Курентзиса, уже исполнявшего Cosi в Москве, в Перми пробил звездный час. От заоблачных темпов увертюры к финальным ансамблям оркестр (со струнниками стоя) вел заковыристым фарватером, извлекая из жил, дерева, металла и кожи не только сочное звуковое мясо, но и тоненькие инструментальные линии вроде комического виолончельного glissando в речитативе Альфонсо или рассыпчатых хаммерклавирных апреджио (Джори Виникур). А уж когда в терцете Soave il vento Курентзис натянул сопровождение как горизонт, сливающийся с голосами поющих, зал просто оторопел.
В безупречном вокальном кастинге на равных блеснули привозные и российские участники. Анна Касьян (Фьордилиджи) явилась во всеоружии манер Чечилии Бартоли, впечатлив нюансами ансамблевых pianissimo и темпераментным тонусом речитативов. Альянс француженки с пермской меццо Надеждой Бабинцевой (Дорабелла) выглядел так, словно обе лет десять неразлучно пели на одной сцене. Щегольнула классом и Наталья Кириллова (Деспина) — еще одна пермская сопрано.
Бретт Полегато (Гульермо) удивил числом приемов, превращавших его интровертного героя во взбесившегося ревнивца. А мариинский тенор Сергей Леонтьев в арии мести Феррандо выжал шикарную леонкавалловскую слезу.
В июне спектакль покажут еще пару раз. Но вот что важно. Случившееся в Перми событие из ряда вон. Барокко — но не вегетарианское; Моцарт — но не ходульный; оркестр, играющий без сучка и задоринки (если забыть о коварстве натуральной валторны, не поддавшейся даже голландской мастерице Хелен Макдугалл); любопытный буклет зальцбургского формата; спектакль поувлекательнее любого кино. Моцарт-проект запущен прекрасно. На очереди еще две оперы из трилогии Моцарта — да Понте: «Свадьба Фигаро» и «Дон Жуан» в постановках Химмельмана и Селларса. Первый, к слову, был зван в Пермь в качестве режиссера баден-баденской постановки Cosi fan tutte, но что-то не срослось, и вместо Химмельмана приехал неизвестный в российских широтах Маттиас Ремус. И лучшего режиссера Моцарту (что-то подсказывает, и Курентзису) не сыскать.