Последняя опера из трилогии Моцарта — Да Понте, выбранная Теодором Курентзисом в качестве дебюта на пермской сцене, предоставила ему прекрасную возможность подтвердить свое реноме специалиста по моцартовским интерпретациям, а также продемонстрировать обновлённые оркестр и хор MusicАеternа и приличные зарубежные связи. Приехать, к сожалению, удалось только ко второй премьере, поэтому увидеть, как великолепная рыжая бестия Симона Кермес превращается в тонко организованную, лиричную Фьордилиджи, не вышло. Но премьера и со вторым составом получилась отменной.

Об опере

Cosi, конечно, уступает в популярности «Свадьбе Фигаро» и «Дон Жуану», арии из неё не напевают, выходя из зала. Но слушать эту музыку можно не три с лишним часа, что длится опера, а все 33. В ней есть несомненная тайна.

Фривольный сюжет о том, как двое молодых людей проигрывают пари на предмет верности своих невест стареющему цинику, на первый взгляд, содержит одну мораль: так поступают (в смысле — изменяют!) абсолютно все женщины, и, согласно рациональной логике века Просвещения, нет смысла этому огорчаться. На деле — всё гораздо сложнее, и музыка оперы — принципиально о другом. В каждом её такте, в каждой ноте сквозит власть абсолютной загадочной силы, в которую Моцарт верил безоговорочно, ибо сам ею не раз пользовался и ею же бывал искушён. Эрос и есть главный незримый герой оперы. Пробуждающаяся чувственность управляет, да что там, манипулирует действиями четвёрки любовников, в то время как мудрый Дон Альфонсо — единственный, кто об этом знает, а Деспина — по-женски интуитивно догадывается.

О главном

Скажем прямо: в Cosi fan tutte на пермской сцене Курентзис осуществляет тихую революцию. Потому что для огромного большинства вокалистов нашей необъятной родины слово «петь» является синонимом «голосить», демонстрировать силу и мощь своих связок.

Русский форсаж, звуковой напор и агрессия стали притчей во языцех. И публика наша тому немало способствует, ведь главное, чего она жаждет и чему аплодирует (что бы ни исполнялось!) — это лихо «зафигаченные» верхние ноты. Для многих без них и опера не опера, как и балет без фуэте не балет. Курентзис, похоже, давно и сразу назначил себя главным рыцарем в борьбе с этой гидрой провинциальных вкусов, и дай ему бог удачи на этом поприще. Поэтому поразило даже не музыкальное качество спектакля — оно от Курентзиса и его команды было ожидаемым, а метаморфоза, произошедшая с певцами, которых приходилось слышать и ранее.

Ансамблевое музицирование в Cosi, гибкое соотношение вокального и инструментального, гамма оттенков и градаций, среди которых невероятное оркестровое пианиссимо, почти шелест — здесь всё или почти всё соответствует перфекционизму дирижёра.

О постановке

Режиссура Маттиаса Ремуса галантно отдаёт пальму первенства музыкальной партитуре, её даже можно назвать обслуживающей, если бы не роскошная подлинность всего, что придумали художник Штефан Дитрих и его соавтор, художник по свету Хайнц Каспер.

У нас итальянское палаццо? Значит, будет богатая зала с колоннами, огромными окнами с видом в парк и дверями к морю. А ещё — с великолепными люстрами, до поры до времени закрытыми тканью, которые, как то ружьё, висящее в первом акте, конечно же «выстрелят», то есть засверкают практически натуральным блеском свечей в финале, ибо действие развивается в течение одного дня (здесь соблюдено французско-классицистское единство времени и места). И небо, просвечивающее в проёмах, соответственно, будет плавно перетекать от прозрачной утренней голубизны через яркую полдневную синеву к густой темноте южного вечера. Это красиво.

Два момента в постановке несколько меняют традиционные акценты. Самая первая сцена превращена в пролог, действие разыгрывается не в кафе, как в либретто, а практически в борделе (кстати, такое ставили и до Ремуса). Молодые офицеры, в пылу спора не допускающие и мысли о неверности своих возлюбленных, находятся при этом в объятиях девиц древнейшей профессии. Этот жест, призванный смягчить якобы антифеминистскую концепцию, излишен: главный адвокат всех женщин здесь вовсе не режиссёр, а «вечный свет, имя которому…» А ещё финал спектакля, представляющий главную трудность для всех постановщиков.

Чаще всего пары, в которых невесты были соблазнены кавалерами «крест-накрест», после увещеваний возвращаются на исходные позиции, оставляя зрителей в некотором недоумении: а как вообще такое возможно? Здесь же Фьордилиджи и Феррандо бросаются в объятия друг друга, а Гульельмо бежит прочь от растерянной Дорабеллы.

Об аутентизме

Не будучи фанатом исторического музицирования, всё же отмечу, что оркестр MusicАеternа, укомплектованный инструментарием эпохи Моцарта, дополненный лютней и импровизациями уже не клавесина, но хаммерклавира, звучал волшебно. Таинственно, страстно, легко, искристо.

Аналогии с живописной техникой сфумато здесь будут уместны: множество мелких деталей, тщательная проработка нюансов, никакого «крупного помола». Впрочем, постоянно плывущая интонация натуральных валторн наводила на размышления о неизбежности прогресса симфонических инструментов, случившегося в XIX веке: они постепенно становились совершеннее, могли звучать всё звонче и интонационно чище, избегая фальши. Но… Моцарт до тех славных времён не дожил.

О певцах

Героиня всего постановочного проекта, бесспорно, Анна Касьян (Фьордилиджи), русскоязычная парижанка кавказских кровей: её вокальная техника безупречна, темперамент зашкаливает. Представляю, какой зажигательной чертовкой Деспиной она была в первый вечер!

Станислав Леонтьев (Феррандо) — ещё один герой: выдержать без дублёра четыре спектакля подряд, а до этого весь постановочный период, способен не всякий тенор.

Надежда Бабинцева (Дорабелла) — ведущая актриса прежнего исаакяновского театра, одна из главных солисток екатеринбургской оперы, теперь имеет шанс реализоваться в качестве курентзисовской певицы.

Бас Гарри Агаджанян — новое приобретение пермской оперы, и это тот случай, когда можно поздравить обе стороны. Превратившись в Дона Альфонсо, он сумел прибрать свою роскошную, несколько лохматую голосовую природу и проявить бездну актёрского естества.

Баритон Максим Аниськин (Гульельмо), обладатель большого «вердиевского» голоса, здесь был абсолютно на месте. Вообще, в виртуозном обуздании, укрощении своей природы кроется какая-то фантастическая притягательность. Вот уж действительно волнует не то, что нам назойливо демонстрируют, а то, что до поры до времени скрыто.

У Натальи Кирилловой (Деспина), наоборот, небольшой, аккуратный голос, подобный в мои консерваторские годы называли «дирхоровским» (дирижёры-хоровики тоже поют, но карьера солистов обычно им заказана). Она, судя по всему, любимица Курентзиса, и нетрудно понять почему: музыкальность, стилевая точность, инструментальный тип вокала.

Об итогах

Понятно, что Курентзису после многих его попыток поиграть на равных в режиссёрский театр, после выдающихся совместных с режиссёром Дмитрием Черняковым достижений (например, новосибирская «Аида» и московский «Воццек») и не менее заметных неудач («Дон Жуан» в Большом) захочется именно этого: абсолютного первенства музыки и настоящего дирижёрского спектакля.

К премьере издали буклет, сделанный в лучших европейских традициях. В нём много дельной информации, объёмные комментарии постановщиков, отличное культурологическое эссе (Илья Кухаренко и Ада Шмерлинг), в котором — контекст, атмосфера, сюжетные параллели… Словом, все, кроме (вот парадокс!) музыки. А может, так и задумано: по сути, буклет восполняет всё то, чего спектаклю недостаёт.

Оценивать первую премьеру нового этапа жизни пермской оперы можно чисто художественно — и тут нет вопросов. Если же подходить с неких социокультурных позиций, скажем так: просто привезти европейских топ-вокалистов и показать их в европейски обставленном спектакле — заслуга, но не великая. С деньгами, что крутятся сейчас в пермском культурном бюджете, и не такое возможно. Иное дело — обучить тонкостям моцартовского стиля отечественных неофитов, привить подлинный вкус жителям российской глубинки и показать, на что способны люди театра, когда с ними работают и в них верят. Разве не в этом миссия театра? Но для этой цели четырёх спектаклей маловато будет.

Источник