Пермской постановкой «Королевы индейцев» Генри Перселла люди девяти национальностей с любовью отпели эпоху режиссерского эгоизма в оперном театре
Фото: Алексей Гущин
Рано или поздно оперные»туземцы» должны победить. В Перми это случилось потому, что кроме заоблачного дирижера Теодора Курентзиса там есть фантастический хормейстер Виталий Полонский, чей хор MusicAeterna украсил действие неотмирным звучанием. Ну, а режиссер, который добровольно уступил музыке и тем самым превратил свое бескорыстие в актуальнейший жест, — 56-летний американец Питер Селларс.
К предсмертному шедевру»британского Орфея» постановщики применили метод»прокачки», как к раритетному авто. Арии с оригинальными текстами Драйдена по инициативе Селларса вставлены в повествование никарагуанской семидесятницы Розарио Агиляр. На сцене образ ее героини из романа»Забытые хроники terra firma» разжигает Марисель Карреро, драматическая актриса-дюймовочка с вулканическим темпераментом праведниц Альмодовара.
Музыкальный текст более чем трехчасовой постановки собран из сохранившегося часа semi-оперы Перселла 1695 года, хоровых антемов, написанных 18-летним Генри на заре карьеры, и пяти минут шаманских оркестровых импровизаций, которые придумал Курентзис. Впрочем, все слышимое из оркестровой ямы выдержано в саунде века XVII: оркестр МusicAeterna настроен на деликатный паритет с группой сontinuo, где от звездного австралийца Эндрю Лоуренса Кинга(арфа) не отстает юный Максим Емельянычев(клавесин и орган-позитив). Зато в вокале стилевые контрасты настойчивы, резки и отыгрывают совершенно отдельный, острополифонический сюжет.
Два Озорных Духа — контратенора(Винс И и Кристоф Дюмо) как бы сообщают нам о диапазоне позабытых контратеноровых градаций прошлого, в то время как два конкистадора-тенора(чернокожий Ноа Стюарт и Маркус Бручер) демонстрируют современные певческие методы. Главная же нагрузка лежит на голосах Джулии Баллок(индейская принцесса) и Надежды Кучер(Донья Исабель). Сегодняшнее и архаическое обе доносят так, что на грубый мужской мир все ж наведена нравственная резкость, а в большой оперной истории живьем схвачен сопрановый»миг между прошлым и будущим».
В раскраске невиданными мексиканскими панно(сценография Гронка), в одежде с крестьянских полотен Малевича(костюмы Дуни Рамиковой), в тревожащем освещении Джеймса Инголса спектакль смотрится не оперой, а мистическим ритуалом, где резонирует все, на что, оказывается, способна тонкая, под»отделку кленового листа» давнишняя музыка. Простое, как детский рисунок, осязаемое в своей рукотворности театральное чудо предъявляет даже такие фокусы, как весеннее священнодействие танцующих Духов майя(поклон Сергею Дягилеву) и цитируемые всем хором крестовидные ладошки надо лбом(пермская деревянная скульптура). В Боге ли дело? Не знаю. Но ясно, что невероятное по искренности искусство вдохновлено безусловным доверием и любовью к музыке Перселла. Послушайте его Music for a while(«Немного музыки») — поймете. В пермской»Королеве индейцев» этот хит тоже звучит.