Скандальная «Кармен» в постановке режиссёра Константина Богомолова и дирижёра Филиппа Чижевского разделила публику на два лагеря. Чувства одних оскорблены, другие в полном восторге. Информационный шум может заслонить главное — месседж постановщиков. Как нужно смотреть новую версию «Кармен», объясняет искусствовед Александр Михайлов.

«Кармен» Константина Богомолова совпала в Перми с однодневным наступлением весны, но это просто совпадение. Язык постановки московского режиссёра не похож на язык погоды — он не настолько переменчив. Пермской публике предъявили постмодернистское прочтение одной из самых популярных опер. Это примерно торт «Прага» — каждый знает его вкус, ну или, по крайней мере, представляет, что это: шоколадный торт с бисквитом. «Кармен» Бизе — любовь чистокровного испанца к цыганке: она вроде и любила его, но разлюбила, прельстившись другим, а он её убил. Можно ли заспойлерить торт «Прага» — главный вопрос постмодернистской культуры, но мы точно знаем, что его можно испортить, иначе бы не было спроса на иных хороших производителей.

«Кармен» — изначально довольно пошлая опера в силу архетипичности её сюжета. Фабульно её повторяют каждый четвертый сериал канала «Россия» или потерявшие связь с реальностью герои «По следу монстра» телеканала НТВ.

Мелодраматичность сюжета размывает то, что его уже пересказали Шекспир и «ВКонтакте», — любовь вопреки стала неким общим местом нашей культуры, Бизе как безе навяз в зубах, «Тооореадор» из рекламы «Нестле» или что-то в этом роде.

---

Фото: Андрей и Никита Чунтомовы

---

Представляем ли мы себе «Кармен», рассказанную, простите, на серьёзных щах в 2021 году? Безусловно, да, но зачем для этого звать Константина Богомолова? Преступная рекламная пауза в том, что Богомолов — один из самых умных режиссёров российского театра, а без рекламной паузы, просто хороший режиссёр, который работает с театром про голову, а не про чувство, то есть таким, который нужно понимать головой. Даром что филолог по образованию, человек очень широкого кругозора, а если упрощать, то, конечно, начитанный: пять лет МГУ формируют некоторую привычку к чтению и прочтению — это, пожалуй, здесь самое уместное слово.

«Кармен» Бизе — безе в зубах, про это в спектакле шутят, но однократно, потому что цель спектакля в другом. Богомолов берёт классическое либретто Мериме и читает его внимательно. Отнесём это к достоинствам режиссёра: кухня ремесла бывает разной, иногда читают по диагонали. В либретто действие происходит в Севилье, полиэтническом, мультикультурном городе юга Испании, где живут цыгане и испанцы, где есть и эллины, и иудеи, но от нас всё это далеко. Если бы Богомолов был дирижёром-аутентистом, то мы могли бы вообразить себе интерлюдию, где нас ввели бы в лоскутную историю Андалусии, но он режиссёр-постмодернист и предпочитает реконструкции метафору. И с ней работает.

Что это страшное слово «постмодернизм» значит? Философское течение, интеллектуальную парадигму и множество феноменов так знакомых пермскому зрителю, но не замечаемых. Половина улицы Газеты Звезда постмодернистская. Постмодернизм говорит, что всё опостылело как Каренин Анне, просто уже не воспринимается, как воспринималось на первый взгляд. Замылилось: Каренин — хороший человек, но публика наконец заметила его несуразные уши и, как поёт во всех операх Кармен, не люблю я тебя уже, даже не проси. Хайп прошёл, прости ютьюбер пятилетней давности, колокольчик снят, но и тебе повезло, историю принца датского в «Короле Льве» пересказали. Но и Гамлету повезло, что он не Кармен.

Постмодернизм ищет, как вернуть изначальные смыслы автора, убрать наносное, вернуть радость открытий. Ролан Барт пишет, что автор умер (могильная доска написала это до него) и у читателя все права.

Постмодернизм — про чтение. Книжка нравится, потому что понятно, про что она. «Госпожа Бовари» про Олю из восьмого подъезда — опостылело всё, в семнадцать замуж выскочила — а у Флобера про это ничего не написано. Но волшебное свойство метафоры в этом и есть: что-то, произошедшее с кем-то, можно рассказать на примерах других. Метафора — это пересказ, чужая жизнь на своих примерах.

Вот и Богомолов подбирает язык под себя. Что ты, зритель, знаешь про Севилью? Где это вообще? И почему там били цыган? Но есть полиэтнические примеры русского мира. Одесса — город полиэтнический: русских, евреев и греков. В оригинальном либретто Кармен — цыганка, но у нас нет городов, в которых цыгане живут, да и рознь к ним совершенно не та.

Проблема (и прелесть) метафоры в том, что она начинает жить своей жизнью, метафора становится сквозной: однажды сказав, что цыган — это еврей, ты переносишь на первого все качества и ассоциации, связанные со вторым.

Перенос места действия в Одессу сразу включает несколько других контекстов — какая ж Одесса без Молдаванки и Пересыпи, городского романса и одесского анекдота про евреев. А если про евреев, то подключается и сионизм начала века, когда переселенцам обещали совершенно не то, что они встречали в кибуцах.

Про это и опера — про то, как метафора задаёт свои правила при самом уважительном отношении к изначальному тексту. На сцене вы не встретите радикальных расхождений с текстом арий — радикально ли расхождение, хочет Хосе от Кармен уехать ради матери или ради друзей, если он хочет уехать от Кармен?

---

Фото: Андрей и Никита Чунтомовы

---

Так устроено постмодернистское искусство: метафора определяет логику и в рамках этой логики и стоит судить. Звучит, возможно, сложно, но оно такое и есть — оно придумано философами в восьмидесятые в рамках ответа на вопрос другого философа: «Случилась война, люди убивали других людей с изощрённостью (возможно, под звуки „Кармен“), можно ли всерьёз говорить о „Кармен“ после этого?» Философы задумались, что такое серьёзность, и предложили говорить КАК БЫ не всерьёз. Как можно говорить не всерьёз? Шутя. А если про что-то важное, то полушутя, а люди с давних времён называют такой способ иронией.

Севилья вместо Одессы (или наоборот) — это и есть ирония, Кармен и Хосе переехали, но проблемы у них всё те же. Он её любит, а она его нет. Он идёт на преступление, а ей этого мало — было ли это у Бизе? Нам рассказали всё ту же историю со смещёнными акцентами, но без передергивания того анекдота, в котором Рабинович то ли выиграл «Волгу», то ли три рубля проиграл. Никто же не говорит Тому Стоппарду, что он над Шекспиром издевается и его «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» — это пляска на костях (и не сказали бы, если мертвы были бы Тимон и Пумба).

Оценивать постмодернистское искусство просто: главные вопросы, как и для любого другого искусства, красиво ли сделано и с какой целью. Цели Микеланджело понятны: он священную историю на примере живых людей рассказывает в «Пьяте». Богомолов тоже рассказывает историю «Кармен» на примере живых людей — начала века и наших современников. Убедительно ли рассказывает, решать зрителю. Главное, помнить про цель.


Текст: Александр Михайлов, zvzda.ru