---

Фото: Андрей Чунтомов

---

Непрямолинейное музыкальное время в партитуре «Нормы» — одного из главных манифестов оперного бельканто — Винченцо Беллини выстроил так, что густая интрига либретто, закрученная вокруг священного дерева, совершенно растворяется в пружинистом движении маршей, в дансантности трагических хоров, в статике сольных и ансамблевых номеров, пришпиленных как бабочки на бархат. Непрямолинейное пространство звучания искривлено неэвклидовым натяжением эмоций, окрашенным не столько в легендарно-экзотические, романтические, сколько едва ли не в предсимволистские тона. Но, в театре, где «Норма» в частности, и эстетика бельканто в целом признаны стержнем оперного искусства как такового, а в России ставятся до изумления редко по причине нехватки школы, мы привыкли исходить из пресуппозиции, что опера всегда — про любовь, каким бы плющом исторических, тематических, идеологических ответвлений ни обрастал ее необъятный ствол.

««Единство, — возвестил оракул наших дней, — / Быть может спаяно железом лишь и кровью…» /  Но мы попробуем спаять его любовью — А там увидим, что прочней…».

Голосом и словами Тютчева по совершенно другому поводу, кажется, могла бы спеть не только «Норма», но любая опера, если представить ее всю целиком в виде поющего персонажа.

---

Фото: Андрей Чунтомов

---

Аватаром любви в партитуре является музыка, а сценическая проекция работает коробочкой-мышеловкой — она улавливает эфемерное вещество любви вместе с зацементированной им музыкально-драматургической материей, в оболочку спектакля-продукта и запирает под замок.

Все эти основания в новой «Норме» одновременно проигнорированы и размашисто оспорены. Итог — театральное сочинение неординарной постановочной группы (искусствовед Аркадий Ипполитов в роли куратора проекта, хореограф Максим Петров — в роли оперного режиссера-дебютанта, дирижер Мигран Агаджанян в дебютной партии музыкального руководителя-постановщика и работающие в привычных амплуа сценограф Альона Пикалова и художник по костюмам Ирэна Белоусова) оказывается одной из самых спорных премьер в блоке новинок двух сезонов Пермской оперы. Вокруг спектакля разворачиваются дискуссии, в которых определения с приставкой «анти-» звучат неотвязным лейтмотивом: от идеи «антирежиссерского театра», кажется, мотивировавшей постановщиков, до где-то промелькнувшего «анти-"Кармен"». Своей демонстративной статикой, антидекоративностью, антинарративностью и антиразвлекательностью «Норма» действительно передает арочный привет первой премьере блока — прозрачному во всех своих необычайных ракурсах «Дон Жуану» Марата Гацалова, который при всей нежности бросает довольно очевидный вызов оперному театру как театру продукта. Уровень спорности при этом делает «Норму» едва ли не конкурентом именно «Кармен», хотя казалось бы — где саркастические фантазии Богомолова, забетонировавшего любовь социальным макабром, а где неироническое, темное, неподвижное пространство новой «Нормы», из которого романтическим резким светом выхвачены застывшие в страстном аффекте даже не персонажи, а сольные арии, хоры, квартеты, дуэты.

---

Фото: Андрей Чунтомов

---

Живопись романтизма — один из главных референсов, предложенных куратором Аркадием Ипполитовым в роли даже не драматурга, как это было бы при классической модели режиссерского театра немецкого типа или его российской производной, замешанной на русском психологизме, а создателя воображаемой экспозиции художественных образов. В нематериальной галерее рифм, аналогий и параллелей, как в бумажной архитектурной анфиладе, разворачивается действие спектакля — при том что реальная визуальная его партитура далека как от «Сна Оссиана» Энгра, так и от рисованной огромности мира Пиранези. И если подходить к делу рационально, то можно сказать, что весь этот плиточный колумбарий с узкими прорезями-бойницами для тайного священнодействия на грани обороны, с провалом-помещением для слепого хора с кольями наперевес, представляется идеальным местом-временем финального двойного самоубийства. Тяжелый воздух колумбария словно ведет героев к смерти — если, конечно, мы договоримся, что до начала увертюры они были еще живы, а из предельной статики мрачного театрального церемониала, каким выглядит «Норма», это совершенно не следует. Скорее кажется, что все разыгрывается в воображении героев, например, Верди, медленно умирающих в могильном склепе или на больничной кушетке, тихо дышащих не в тени священных белькантовых листьев, а рядом с тенью Носферату с косой. И если так рассуждать, то призраки пермской оперы, словно заблудившиеся, оставшиеся на сцене от прежних краеугольных спектаклей (шлейф умирающей Виолетты Уилсона, балетное шествие жертв, протянувшееся в музыку Беллини из «Носферату» Курляндского-Терзополуса), окажутся здесь абсолютно уместными и родными. 

Но есть проблема — кубики пирамидки новой «Нормы», ее полуцитаты, полугимны, полустатика и полудвижение, ее цемент и эфемерность, работают отдельно. Отдельно — необыкновенная целеустремленность великолепной оркестровой конструкции спектакля, как лампочки зажигающей хоры и вокальные номера. Ее профиль и перспектива вырезаны драматически контрастно, рельефно — и в то же время грациозно. Отдельно — визуальная оболочка, в своей антирежиссерской интенции парадоксально напоминающая пермские спектакли докурентзисовской эпохи (здесь снова на ассоциативной сцене появляется «Кармен», да не та, а работы Георгия Исаакяна), и в то же время, — удовлетворяющая адептов, что называется, консервативно-костюмного театра. Отдельно — пластическая партитура, во многих нюансах совершенно удивительная своим мерцанием между хрупкостью и плакатной живописностью, а иногда пунктирная до фрагментарности. Аффектированная фигуративность, полемизируя с подвижным воображением Беллини, подчеркивает их, асинхрония контрапунктом накладывается на серии квадрантных рифм, а то, как мимолетно и мгновенно ломается фигурка Адальджизы перед первым падением занавеса, меняет все акценты. Отдельно — черно-белое костюмное дефиле, дарящее сценическому действию контрастность, пафос и неловкость одновременно. Отдельно — несколько натянутая игра с титрами на неподвижном, мертвом заднике. Отдельно — воображаемый музей образов и ассоциаций. Отдельно — вокальные работы (в первом составе ансамбль как на сваях стоит на форсированном звуке Вероники Джиоевой-Нормы и оживает в плавной фразировке Наталии Лясковой-Адальджизы, поддерживаемой вокально живым хором). Отдельно — высвеченная тембровая палитра, азартная темповая авантюра. Отдельно — внемузыкальное, ледяное равнодушие героев, идущих на любовь и смерть. И отдельно — нерв, напряжение между движением музыки и застывшими в воздухе кубиками структуры и смыслов спектакля, которое при желании выстраивается в идею: новая «Норма» — не опера о любви, а опера о ненависти. Ложь, слепота, агрессия, война, власть, подчинение, апатия, мания, ненависть — вот ее мрачные темы. И здесь, конечно, чем более спорно, тем лучше. 

---

Фото: Андрей Чунтомов

---

Возможно, единственное, чего не достает «Норме» — еще большей откровенности жеста. Можно представить себе проект, разверстанный на несколько пространств и времен — от экспозиций до концертов (синхронных или перпендикулярных), который сделал бы постановку еще более открытой и, в то же время, нетрафаретно цельной. «Норма» — из тех спектаклей, которые в своем устройстве спорят с самой идеей спектакля-продукта (в костюмном или режиссерском варианте — не суть), как, например, «Онегин» Дмитрия Волкострелова в Урал Опере (полемический брат трагического пермского «Онегина»), где исследуются и раскрываются скобки, кавычки и границы театра спектакля. Они не обязаны быть идеальной пирамидкой, а могут, как «Норма» быть, напротив, пирамидой растворения в небытии героев, нарратива и механики спектакля-товара, сохраняя в своих спорных границах и за ними интригу ревизии развлекательного театра.

Текст: Юлия Бедерова, Masters Journal