01 октября 2023
Сегодня
03 октября 2023
04 октября 2023
05 октября 2023
07 октября 2023
08 октября 2023
10 октября 2023
12 октября 2023
13 октября 2023
15 октября 2023
21 октября 2023
22 октября 2023
24 октября 2023
25 октября 2023
26 октября 2023
28 октября 2023
29 октября 2023
31 октября 2023
01 ноября 2023
03 ноября 2023
05 ноября 2023
07 ноября 2023
08 ноября 2023
09 ноября 2023
12 ноября 2023
14 ноября 2023
16 ноября 2023
17 ноября 2023
19 ноября 2023
21 ноября 2023
22 ноября 2023
25 ноября 2023
26 ноября 2023
29 ноября 2023
30 ноября 2023
01 декабря 2023
02 декабря 2023
03 декабря 2023
05 декабря 2023
14 декабря 2023
15 декабря 2023
16 декабря 2023
17 декабря 2023
20 декабря 2023
21 декабря 2023
22 декабря 2023
24 декабря 2023
26 декабря 2023
28 декабря 2023
29 декабря 2023
30 декабря 2023
31 декабря 2023
03 января 2024
04 января 2024
05 января 2024
06 января 2024
07 января 2024
12 января 2024
13 января 2024
14 января 2024
16 января 2024
17 января 2024
19 января 2024
20 января 2024
21 января 2024
23 января 2024
26 января 2024
27 января 2024
30 января 2024
Пресса
  • Октябрь
    01
  • Ноябрь
  • Декабрь
  • Январь
25.04.2023
Земля, прощай! В добрый путь! Петербургский театральный журнал

Главный герой — капитан корабля, давший когда-то опрометчивую богохульную клятву и с тех пор обреченный скитаться по морям, лишь раз в семь лет сходя на берег. Если девушка, что согласится стать его женой, будет ему верна — проклятие рассеется. И таковая находится — дочь норвежского моряка Сента, живущая в романтических грезах, заранее влюблена в проклятого капитана. Все, конечно, умрут, но души их спасутся. Ах нет, это совсем другая история. Ее рассказывали в 1843 году на премьере в Дрездене и затем почти двести лет подряд в разных театрах мира. В Перми нам предлагают другую версию событий.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Во время увертюры на сцене топчутся два мерзнущих солдатика внутренних войск — охрана колонии для особо опасных, севших пожизненно. (Колония называется «Белый лебедь», такая действительно есть в Пермском крае, но понятно, что просвещенный зритель хмыкает: где Вагнер, там и лебедь, разумеется, да-да.) Мимо деловито проходят получше одетые охранники с живыми овчарками; когда они исчезают со сцены, мгновенно вынырнувший из ниоткуда зэк перерезает горло часовому и пускается в бега. Это — главный герой спектакля (Игорь Подоплелов), маньяк, севший за то, что убивал женщин, которых подозревал в неверности. «Голландец» — наверное, кликуха? Это не уточняется. Далее он путешествует по тайге и находит обломки самолета, на котором летели гастролировавшие артисты Московской оперетты. Все они погибли; Голландец забирает некоторое количество их вещей и у кого-то из покойников открамсывает руки-ноги, чтобы было что кидать голодным волкам (никакой кровищи на сцене — все кукольно). Объяснения ситуации — кто, что, почему на сцене разбросаны вещи — даются титрами. Ну, это никого из знакомых с режиссерским методом Константина Богомолова удивить не может; сразу обозначается и время действия — 1993 год.

История встречи с моряком — отцом Сенты (Олег Цыбулько) здесь предстает как знакомство Голландца с местными мужиками, возвращающимися из Москвы с заработков: герой представляется премьером Московской оперетты со «скромной квартирой на Арбате», неженатым, но ищущим чистую и верную подругу жизни. Папа Сенты явно рад, что сможет выдать дочь замуж в Москву.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Многие из моих коллег уже написали, что «Летучий голландец» — повторение сделанной два года назад «Кармен». Это вообще-то не так. Подходы различаются довольно существенно. В «Кармен», перенеся действие в пред- и послереволюционную Одессу, Богомолов резал музыку, добавлял новые мелодии («На Дерибасовской открылася пивная», к примеру) и в целом был главным автором спектакля. Ровно тогда имело смысл писать на афишах «„Кармен“ Константина Богомолова на музыку Жоржа Бизе» — это было бы честно и не рождало бы неправильных «классических» ожиданий у большой части публики. «Летучий голландец» сделан иначе: вплоть до финала в театре звучит Вагнер, и правит спектаклем музыка, чуткий и виртуозный пермский оркестр, ведомый Филиппом Чижевским. Монологи героев — монологи-песни, монологи-взрывы, монологи-молитвы — звучат ровно так, как должны звучать по высшему вагнеровскому стандарту. Все то, что делает Богомолов — титры на заднике и собственно режиссерское решение, — вполне может быть отодвинуто. Если происходящее на сцене вам неинтересно, кажется возмутительным, нелепым — можно закрыть глаза, и вы получите прекрасно исполненную музыку. В «Кармен» «уйти» от режиссерской трактовки было невозможно.

Да, конечно, это выход для тех, кто знает оперу, представляет, что в ней происходит. Если же вам нужен переводчик — вам не повезло: стандартных титров-суфлера нет. Ну, то есть, в программке запросто стоит «перевод Константина Богомолова», но его русский текст не имеет никакого отношения к тому, что пропевают по-немецки артисты. (Например, когда Голландец сообщает об одинокой своей судьбе — в титрах идут фрагменты либретто «Мистера Икса», вот это самое «устал я греться у чужого огня…».)

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Что же, собственно говоря, Богомолов делает с оперой, предлагая потешные «переводы» патетических фраз об ангелах и Сатане, о грехе и искуплении, о вечной любви? Почему он превращает влюбленного в Сенту охотника в местного метеоролога в убогом свитере (Борис Рудак), распевающего «Ты у меня одна» (нет, конечно, это только в титрах)? Почему вместо жертвы, принимаемой Богом (у Вагнера Сента кидается в морскую пучину вслед за кораблем — прощены и она, и Голландец), выстраивается дикое повествование о женщине, приехавшей на свидание к вновь арестованному маньяку и перерезавшей себе горло, раз уж он этого не сделал? Да ровно потому же, почему он осуществляет подобные трансформации и в драматических своих спектаклях, и в работах в музыкальном театре (в прошлом сезоне — в балете «Ромео и Джульетта», поставленном в МАМТе вместе с хореографом Максимом Севагиным. Там Ромео сбежал в Америку, а Джульетта вышла замуж за Париса. Ну, так получилось). Потому что Константин Богомолов презирает романтизм как способ мышления.

Потому что что такое — жить по романтическому канону? Это — все или ничего, выяснение отношений с Богом, а не с людьми, и (часто) решительная смерть лет в четырнадцать (самый максимум — в двадцать). Богомолов же убежден, что романтизм (хоть в классическом его изводе, хоть в советско-интеллигентском — не зря режиссер старается высмеивать шестидесятников, по касательной достается и бардам) — вещь совершенно зряшная. Важнее всего — просто жить, выживая. Ну, получать от этого удовольствие, если сможешь. А всякие там Долорес Ибаррури или их отечественные аналоги — смешные тетки, ни разу не летавшие на бизнес-джетах. И понятно, что в сегодняшней реальности этот взгляд на вещи можно даже считать гуманистическим: у какого нормального человека повернется язык сказать подростку «зря ты не отравился из-за любви (или не сделал еще чего-нибудь столь же отчаянного)»? Только проблема в том, что общество, занятое исключительно выживанием и смеющееся над теми, кто готов умереть, — это вообще-то гниющее общество.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Давайте вспомним «Обыкновенное чудо». «Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад — из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному», ну и так далее. Превращение истории ведомой предопределением Сенты в историю бедной провинциальной истерички (роль исполняет Екатерина Морозова, и она не только отличная певица, но фантастическая актриса, беспощадная к себе самой) — из тех, что переписываются с заключенными, а потом даже выходят за них замуж, пока те сидят в колонии, — это знаковая история для режиссера Богомолова. Гораздо более важная, чем какие-нибудь его «манифесты».

Нет никаких предопределений. А значит — все позволено. При этом Богомолов вовсе не перестает быть профессиональным режиссером. В спектакле все работает, смех возникает в тщательно продуманных местах, если где-то что-то и провисает (в той сцене, где в оригинале норвежцы приходят к кораблю Голландца и пытаются уговорить его призрачную команду сойти на берег) — так уж музыка в этот момент так захватывает власть, что любой оживляж на сцене выглядит небогато. В целом — Вагнер оскорблен быть не может (сдается мне, он бы пожал руку Чижевскому), а режиссерская трактовка — повторю еще раз, не мешающая музыке, — одна из возможных. Да, в финале режиссер не выдерживает и сразу после магического вагнеровского финала запускает песню Алены Апиной про «летучего голландца любви». Да хоть бы из мультика «Летучий корабль». Это факт биографии Богомолова, а не Вагнера.


Текст: Анна Гордеева, Петербургский театральный журнал

поиск