Открывшийся 148-й сезон стал началом новой эпохи в Пермском театре оперы и балета. Среди значимых изменений — обновленный оркестр под руководством нового главного дирижера. В своем интервью Артем Абашев рассказывает, каким видит ближайшее будущее театра и свою роль в нем.

— Учитывая, что я работаю в театре давно, всё происходящее сейчас воспринимается как нечто естественное. Я выполнял очень широкий спектр задач, а теперь, понимая эти процессы и зная театр изнутри, вступаю в новую должность с желанием заниматься музыкой на другом уровне ее понимания и отношений с исполнителями.

В нашем деле нужно постоянно сохранять музыкальную концентрацию: быть в музыке, в окружении ее ауры. Когда удается достичь этого состояния, всё вокруг тоже начинает преображаться. Именно об этом я мечтаю в работе с коллегами.

— Получается, вам нужны единомышленники?

— Да, и мне приятно, что таких людей большинство. Мы все очень разные, но музыка — общее для нас пространство, где каждому хорошо. Открытие сезона (исполнение балета «Лебединое озеро» — прим. ред.) показало, что мы все — единым коллективом — хотим этого. Наш оркестр — топовая творческая единица, которой можно гордиться.

У нас есть определенный спектр задач, но нужно смотреть шире. В конце концов, госзадание, которое ставит перед театром учредитель — министерство культуры края, не самоцель. Наша цель — достойный уровень творческой деятельности. Это возможно лишь в том случае, когда есть сплоченный коллектив. Нашим нынешним оркестрантам можно доверить больше музыки. Это мне и нужно.

— Вы давно и сознательно шли к дирижерской карьере; признавались, что всегда мыслили симфонической музыкой. Воспринимаете ли вы нынешний момент как расцвет или даже пик карьеры?      

— Для меня это новая ступень и выход на новый уровень. Это очередная значимая веха музыкальной карьеры, но посмотрим, что будет дальше. Я благодарен за это назначение всем, кто меня поддерживал. Для меня очень важно, что новую должность я принимаю в окружении соратников.

— Вы работаете с очень разной музыкой: сочинениями Пуленка, Вайнберга, Прокофьева, Штрауса. Какой репертуар наиболее подходит вам как дирижеру, помогает раскрыться именно в этом качестве?

— Дирижер — это просто название профессии. По большому счету, я как был музыкантом, так им и остаюсь. У меня нет определенных репертуарных предпочтений, я не зацикливаюсь на конкретных произведениях. Вся талантливо написанная музыка достойна внимания. Поэтому я рассчитываю на возможность охватить большой репертуар. Я уже работал в подобном режиме как пианист: когда за полгода пришлось исполнить много разной, очень разной музыки на пяти международных конкурсах. Дирижеру это тоже под силу.

— Тем не менее, придаете ли вы значение связи музыки с тем историческим, культурным, философским контекстом, в котором она была создана?

— Да, конечно, я считаю, что музыка тесно связана с контекстом. Однако все равно есть вещи, которые звучат так, будто существовали всегда, — например, Реквием Моцарта. Но вообще, партитура — это своего рода автопортрет композитора; лента, на которой запечатлен его внутренний мир, преломляющий современную ему философию, его собственные переживания и многое другое. В этом смысле правильный подход — стараться изучить произведение до такой степени, как если бы ты сам его написал. Для меня в этом и заключается кодекс исполнителя.

— Среди ваших учителей Эльфия Бурнашева и Фуат Мансуров; среди тех, кто повлиял на карьерную траекторию, Александр Сладковский и Теодор Курентзис. Не могли бы вы сказать пару слов о каждом из тех людей, кто повлиял на ваше развитие в профессии?

— Один из наиболее важных учителей — Ольга Денисова, мой первый педагог в Детской школе искусств № 1 в городе Чайковском. Хотя некоторые базовые элементы техники давались мне непросто, именно она смогла разжечь во мне любовь к музыке.

Моим главным критиком и преподавателем всегда была мама. Она организовывала меня, не давала зазнаться. Ее не стало в 2012 году — так получилось, что с этого момента я практически перестал играть на рояле, случился резкий поворот в сторону дирижирования. Я хочу и надеюсь однажды вернуться к инструменту, но пока просто не хватает времени.

Потом, в Казанской консерватории, Эльфия Бурнашева формировала меня как человека и музыканта, дала понять, что музыка — это не профессия, это жизнь. Ты счастлив, если живешь музыкой. Если же пытаться зарабатывать на ней, получится фальшивка. Эльфию Вафовну раздражало, когда ученики фальшивили, не выдавали максимум возможного. Поэтому занятия с ней казались мне тогда очень суровыми. Но именно пять лет консерватории помогли стать настоящим музыкантом и ощутить при этом, что мне становится тесно в фортепианном репертуаре.  

Ближе к окончанию консерваторию я ходил на уроки Фуата Мансурова: играл на фортепиано, наблюдал, как он работает с музыкантами. Это дало мне ценное дирижерское знание: не столько техническое, сколько теоретическое.

Практикой же удалось заняться в Государственном симфоническом оркестре Республики Татарстан. Это стечение обстоятельств помогло мне двигаться дальше, подарив первый опыт работы с оркестром. Тогда я вышел к музыкантам, не имея практически никаких навыков — было лишь большое желание работать. Я благодарен Александру Сладковскому за решение дать мне такой шанс.

Развиваясь профессионально, я учился у всех, с кем меня сводила судьба: в Чайковском, в Казани и, конечно, в Перми. Когда я пришел в Пермский театр оперы и балета, здесь работал Теодор Курентзис. Мое становление в качестве оперного дирижера началось с того, что я стал его ассистентом. Это был грандиозный опыт, за который я ему бесконечно благодарен.

Без прохождения разных ступеней карьеры нет творческой личности. Порой, чем мучительнее дается процесс, тем лучше оказывается результат. Это дает не только профессиональный, но и жизненный опыт. Сейчас я понимаю это в полной мере.

— В вашей жизни были разные периоды, например, когда приходилось заниматься настройкой роялей или участвовать в конкурсах (что часто ощущается музыкантами как досадная необходимость). Воспринимаете ли вы этот опыт как неизбежную цену за будущие достижения?    

— Я всегда старался заниматься тем, чем сам хотел. На настройщика роялей я выучился еще в Чайковском и там же начал работать. Продолжил, живя в Казани. Во-первых, мне это очень нравилось. Во-вторых, нужны были деньги плюсом к небольшим заработкам музыканта. Я ходил по домам и настраивал инструменты за 2 тысячи рублей, чтобы молодой семье (у меня уже были жена и маленькая дочь) можно было как-то прожить. Впоследствии я брался за настройку даже в Перми, но быстро оставил это дело, так как был загружен основной работой. Раньше я настраивал рояли — а теперь настраиваю оркестр.

Что до конкурсов, то в определенный момент их стало слишком много в моей жизни. Ни для кого не секрет, что там всегда есть свои расклады. И всё же достижения на этом поприще тоже ценны: пройдя через конкурсы, я осознал, что музыка на самом деле про другое. Сейчас мне 36 лет — я вполне мог бы еще побороться за призы, но не хочу. Я не понимаю, как оценивать музыкальность, в какие системы критериев ее можно вписать.

Однажды на конкурсе мне довелось играть примерно в одиннадцать вечера, потому что всех участников на первом туре нужно было отслушать за один день. Я знаю, что воспринимать музыку столько часов подряд — сущая мука. Помню, когда отыграл свою программу и вышел на поклон, увидел, что председатель жюри крепко спит. Тогда я понял, что с этими конкурсами что-то не так.

— Когда вы готовы пойти на компромисс в профессии, а когда — как вам кажется — нужна принципиальность?

— Вся жизнь — компромисс. Я человек неконфликтный и всегда готов выслушать другого. Музыканты — эмоциональные люди, но даже если вспылишь порой, можно успокоиться и прислушаться к чужому мнению. Иначе рискуешь оказаться в тупике. Слушать надо всех, и очень внимательно. В конце концов, если человек твой соратник, он тоже стремится к качеству. Если нет — ищи контакт, налаживай коммуникацию.

Я готов стоять на своем, только если на 100% уверен в своей правоте. Наверное, в этом и заключается главное качество руководителя. Но вообще мы всегда стараемся вместе перебрать все варианты, чтобы найти оптимальный.

Интервью: Павел Катаев
Опубликовано в журнале «Аэропорт Пермь» (АП 3 (65) сентябрь'19)