Фото: Никиты Чунтомова

Все играют всё

Артем Абашев: Может быть, это нескромно, но я был готов к такому повороту. Ведь разговоры о смене руководства шли задолго до этого.

Что из опыта Курентзиса вы уже взяли на вооружение, а о чем пока только мечтаете?

До приезда в Пермь у меня был опыт дирижерской работы с симфоническим оркестром. Правда, не в театре. То есть кухню оперного театра осваивал тут, став ассистентом Теодора. Рад, что звезды сошлись правильно, что я оказался в нужный момент в нужном месте. Для меня было важно, что в театре есть человек, который притягивает к себе музыкальное внимание. Работать с Теодором очень интересно. Но моей задачей было не использовать опыт, полученный от кого-то, а накапливать его в себе. И первым результатом того, что могу делать что-то свое, стал спектакль «Сказки Гофмана», который я дирижировал. Он получил девять номинаций на «Золотую Маску».

Помимо «Сказок Гофмана» вы номинировались потом за лучшую работу дирижера еще и в «Щелкунчике». Мечтаете получить наконец «Маску»?

Приятно, конечно, когда твою работу отмечают такой премией. Но это моей целью не является. Когда работаю над произведением, не думаю, от кого бы перенять что-то, чтобы получить «Золотую Маску». Самое главное для меня то, что я делаю это для театра. И что это в нашем театре остается. Все балетные постановки, которые мы сделали с Алексеем Григорьевичем (Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер театра. — ред.), сейчас идут здесь. И «Шахерезада», и «Щелкунчик», и «Лебединое озеро».

В театре теперь один оркестр. Но говорят, вы хотите его намного увеличивать. Опять будет два состава?

Сегодня в оркестре 95 человек, в том числе 27 человек из оркестра musicAeterna, которые приняли решение остаться в Перми. Для меня очень важно, чтобы все они чувствовали себя единым коллективом — без разделения на оркестры, играющие репертуар и симфоническую программу. Все играют всё, и каждый музыкант может быть задействован в любой точке.

А увеличение численности оркестра в два раза действительно в моих планах, хотя и долгосрочных: с перспективой на новую сцену. Да и сейчас, с учетом насыщенной театральной жизни, два состава нам просто необходимы. Не первый и, условно говоря, второй. Они нужны для того, чтобы давать возможность музыкантам отдыхать. Когда событий много, когда утром репетиция, а вечером спектакль, это приводит к неизбежному выгоранию артистов.

«Мама — мой гуру»

Вы дирижируете и оперы, и балеты, и симфонические концерты. Что вам как дирижеру ближе?

Мне очень нравится музыка. Конечно, в некоторых балетах она довольно облегчённая. Но даже к «Баядерке», к примеру, всегда стараюсь подойти с максимальным музыкантским багажом, чтобы показать моменты, которые особенно пересекаются со сценой. Я уж не говорю о музыке Прокофьева в балете «Ромео и Джульетта» или Чайковского в «Щелкунчике». 

Ваш любимый композитор?

Из-за естественной тяги к русской музыке и того, в чем чувствую наибольшую реактивность, — Скрябин, Рахманинов. Но это не прицельно. Сказать, что вот это мой любимый композитор, не могу. Каждый прекрасен по-своему.

Считается, что лишь 1% населения читает сегодня стихи. На ваш взгляд, число слушающих классическую музыку больше?

Думаю, да. Музыка более доступна, чем поэзия: она доходит до человека без слов. А стихи в современном мире, где телевизор, желтая пресса, какой-то мусор в голове, воспринимаются с трудом. Если взять сейчас томик Есенина, то ощущение будет, наверное, словно к Библии прикоснулся.

Вы назвали Есенина не случайно?

Можно Северянина. Мне символисты очень нравятся. Маяковского люблю.

Не жалеете, что поменяли профессию пианиста на профессию дирижера? Ведь как пианист не раз становились лауреатом международных конкурсов?

Я не поменял. В ближайшем будущем собираюсь играть. Надеюсь, это будет интересно, но раскрывать детали пока не хочу. Да, фортепианная музыка была абсолютно определенной дорогой, по которой я шел с пяти лет. При этом занимался также композицией: прошел обучение в Вене, в школе Арнольда Шёнберга. Всё было прекрасно, но в какой-то момент мне стало тесно. Не скучно, а именно тесно. Почувствовал себя белкой в колесе, которая не может остановиться, чтобы ощутить свободу. И я начал искать выход. Хотя и раньше, еще в музыкальном училище, лет с 14 работал концертмейстером. У меня мама была пианисткой и работала в этом училище. Ее не стало в 2012 году. С того времени я не играю на рояле для публики.

Для вас это связанные вещи?

Да. Хотя папа тоже музыкант, но именно мама была моим гуру: наставляла, критиковала, переживала за меня. Когда такой близкий человек уходит, гармония исчезает. И я решил дать всему этому возможность переосмыслиться. Не перестал играть, просто взял для публики перерыв. Гениальные партитуры! 

За поворотом — поворот

Чему главному научили вас годы, проведенные за роялем?

Терпению. В работе с оркестром это очень помогает.

А кто был вашим первым учителем в дирижировании?

Когда учился в Казанской консерватории по классу фортепиано, два года ходил в класс к Фуату Шакировичу Мансурову, учившемуся в свое время у Маркевича. От него – все основы.

Как балет передается из ног в ноги, так в дирижерском ремесле наверняка ценна передача из рук в руки?

В плане рук я никогда не старался никому подражать. Считал, что имею свое представление о том, как это должно быть. Поскольку смотрю много видеозаписей других дирижеров, могу сказать, что у меня получилось! Получилось обрести собственный стиль. Сейчас, когда музыканты в оркестре иногда знают музыку лучше, чем дирижеры (да, я идеалист), необходимо опережать музыкантов. Не просто знать музыкальный материал лучше, а уметь преподнести его так, чтобы им это было интересно.

Почему переход совершается, как правило, в одном направлении: из музыкантов – в дирижеры, но не обратно? Быть дирижером престижнее?

Еще Ростропович говорил: «Когда я играю на виолончели, получаю 200 евро, а когда дирижирую — 2000». (Улыбается.) Но профессия дирижера действительно очень сложная. Если солист отвечает только за себя, то дирижер — за коллектив. А если ты главный дирижер театра, то у тебя вообще огромный цех. Впрочем, есть примеры успешного сочетания того и другого. Плетнев, пожалуйста: и дирижирует, и играет сольные концерты.

Готовы ли вы к очередным поворотам в своей карьере?

Абсолютно. Я же родился еще в советские годы. Потом Советский Союз распался, один кризис, другой… Мое поколение привыкло к тому, что всё может измениться очень резко. Скажу честно: когда жил в Казани, время было настолько тяжелое (денег мало, а у меня уже семья, маленькая дочка), что думал порой не о музыке. Такое настроение удручало, конечно. Ведь я вырос в этом. Сколько себя помню, пел песни, играл на рояле, танцевал, дирижировал, сочинял музыку, играл на органе. Это моя жизнь. Я внутри нее нахожусь. И считаю себя в большей степени музыкантом, чем только дирижером или только пианистом.

Интервью Веры Шуваевой
Аргументы и факты