Пермский театр оперы и балета показал первую оперную премьеру в юбилейном 150-м сезоне. В некотором смысле этот же сезон нулевой: после ухода Теодора Курентзиса и недавнего переезда в Москву гендиректора Андрея Борисова в новую жизнь оперный дом входит с новыми главными режиссером (Марат Гацалов) и дирижером (Артем Абашев). «Дон Жуан» их первый совместный спектакль. Он сделан по законам режиссерского, зрительского и слушательского оперного театра одновременно.

Сначала премьера была назначена на июнь 2020 года, вместе с Гацаловым ставить «Дон Жуана» должен был Теодор Курентзис — у него были карт-бланш на выбор названия и возможность отрепетировать будущее зальцбургское выступление. Иначе театр вряд ли взялся бы за «оперу опер», тем более если учитывать обязывающую международную репутацию «пермского Моцарта» в прежних интерпретациях Курентзиса. Но планы театра насмешили пандемического бога: сначала отложилась премьера, потом отменилось участие Курентзиса; у авторов появилось время на адаптацию, а у труппы — на то, чтобы вконец соскучиться по работе.

Фото: Антон Завьялов

По всему выходило, что ситуация для постановщиков складывается крайне ответственная. Тем неожиданнее те свежесть и прозрачность, с которыми сделан новый «Дон Жуан» при всей его концептуальной основательности. Серьезность философского подхода подчеркнута в буклете виртуозными эссе — от кратких до эпохальных. Не станем их пересказывать, только скажем, что круг тем спектакля — полифоничность, современность, конфликт хаоса и порядка, место в нем человека с его рассыпающимися гендерными и социальными ролями. И в этом зазоре между известностью и неизвестностью, прошлым и будущим, движением и статикой ключевой метафорой становится музей. Что само по себе пристало, может быть, любой опере, но в «Дон Жуане» нарочито замедленное движение объектов некоей глобальной арт-галереи (художник Моника Пормале работала с Гацаловым над «Саломеей» в Мариинке, а здесь собирает на сцене коллекцию известных произведений) выглядит настолько же искусственно, насколько иронично, жутко и органично.

Из философии произведения берется не новая, но разыгранная здесь живыми и бесхитростными штрихами мысль о дуализме Дон Жуана (Андрей Бондаренко) и Лепорелло (Аскар Абдразаков). Причем Лепорелло, напоминающий то усталого авантюриста, то черта в ступе,— главный герой. А из полифонических подсказок Моцарта и Да Понте взята трехслойная драматургия.

Фото: Антон Завьялов

Вся партитура — оркестр и певцы — сослана в яму: здесь разворачивается как будто традиционный оперный спектакль с мизансценической геометрией, переодеваниями, актерской и музыкальной игрой. Сцена зарезервирована для «солирующей» сценографии: местами иллюстрируя, в целом она, скорее, аккомпанирует партитуре. Третий слой — видеоряд Аси Мухиной (он то транслирует крупные планы певцов, отсылая публику попеременно к спектаклям Чернякова и Эфроса, то заимствует у сцены арт-объекты, то отправляется в свободное плавание) — смешивает карты. Слои и эпизоды накрепко или случайно прикручены друг к другу, но ни один не занят истолкованием другого. Отказ от интерпретации приходит в обманчивой полуконцертной форме, но есть моменты, в которых монотонное движение необязательных ассоциаций и ненавязчивых локализаций, как во сне, меняет привычные тон и смысл на противоположные. Улитка переползает через лезвие бритвы (работа Джесс Флеминг) в сцене соблазнения и делает фривольно-церемониальный дуэт Дон Жуана и Церлины темным и страшным. А Серенада в веселом темпе, где голос Бондаренко разливается медом нарциссизма, вызывает на сцену гроб на колесиках — работу Рудольфса Балтиньша «Колыбельгроб». Выходит одна из тех Серенад, какие просятся в историю вместе с финальным моралите, здесь на редкость азартным и пронзительно печальным музыкально и сценически.

Пугалка на грани фола и детской игры — основной методический прием спектакля, в музыкальном смысле решенного подчеркнуто живописно. Абашев выбирает очень ясно артикулированные темпы. Иногда они чуть застаиваются или пускаются в стальной скок. Но чаще в их контрастности, выпуклости и фактурной тщательности, во встроенных шутках, эхе и рифмах (так хулиганский финальный вскрик Лепорелло, отправляющегося в ад следом за своим альтер эго, рифмуется с ироническими эффектами эха в некоторых эпизодах континуо) слышна подчеркнутая ансамблевая выразительность — даже в сольных номерах, как в «арии со списком». Шлягер перестает быть трюком вокалиста, голос Абдразакова вплетается в инструментальную фактуру (жильные струнные, современные духовые), и замыленная ария возвращает себе матовый блеск.

Фото: Антон Завьялов

Первый состав во главе с Надеждой Павловой — Донной Анной (Донна Эльвира — Анжелика Минасова, Дон Оттавио — Борис Рудак, Мазетто — Тимофей Павленко) — пластичен, разнообразно сбалансирован и подвижен. И хотя на первом спектакле одна Церлина (Утарид Мирзамова) после антракта уступила место другой (Дарье Пичугиной), но успела запомниться музыкальностью, стилем, мягким тембром в высоком регистре и артистизмом. Ансамбль демонстрирует чудесную форму и музыкальное качество, пока спектакль-инсталляция играет с публикой странную шутку. Фокус внимания все время плавает: судя по некоторым отзывам, это постановка, в которой ничто наконец не мешает слушать музыку, и в финальной сцене с Командором (Гарри Агаджанян) действительно есть риск вообще забыть о том, что происходит на сцене. Но в начале второго акта, наоборот, музыка уплывает на периферию восприятия: кажется, что Моцарт, отвлекаясь от интриги и вкручивая драматургическую пружину вглубь эмоций, заманивает постановщиков в ловушку.

Новый «Дон Жуан», пусть ответственный и серьезный, все же шутливая драма в моцартовском значении и в смысле той игры, какую может позволить себе новая российская драматическая режиссура, когда заходит в оперу. В пермском театре для новой отечественной режиссуры зарезервированы целые слоты — премьеры в постановках Филиппа Григорьяна, Константина Богомолова, Евгении Сафоновой и других распланированы на два сезона вперед. Впрочем, как они реализуются, будет зависеть еще и от нового директора: скоро его выберет конкурсная комиссия во главе с Владимиром Уриным, причем, вероятно, с учетом не только творческих планов, но и планов строительства новой сцены.

Текст: Юлия Бедерова, «Коммерсантъ»