Фото Никиты Чунтомова

Все играют всё

Вера Шуваева, «АиФ-Прикамье»: Артём, что вы почувствовали, когда вам предложили стать главным дирижёром, сменив на этом посту самого Теодора Курентзиса?

Артём Абашев: Может быть, это нескромно, но я был готов к такому повороту. Ведь разговоры о смене руководства шли задолго до этого.

 — Что из опыта Курентзиса вы уже взяли на вооружение, а о чём пока только мечтаете?

— До приезда в Пермь у меня был опыт дирижёрской работы с симфоническим оркестром. Правда, не в театре. То есть кухню оперного театра осваивал тут, став ассистентом Теодора. Рад, что звёзды сошлись правильно, что я оказался в нужный момент в нужном месте. Для меня было важно, что в театре есть человек, который притягивает к себе музыкальное внимание. Работать с Теодором очень интересно. Но моей задачей было не использовать опыт, полученный от кого-то, а накапливать его в себе. И первым результатом того, что могу делать что-то своё, стал спектакль «Сказки Гофмана», который я дирижировал. Он получил девять номинаций на «Золотую маску».

— Помимо «Сказок Гофмана» вы номинировались потом за лучшую работу дирижёра ещё и в «Щелкунчике». Мечтаете получить наконец «Маску»?

— Приятно, конечно, когда твою работу отмечают такой премией. Но это моей целью не является. Когда работаю над произведением, не думаю, от кого бы перенять что-то, чтобы получить «Золотую маску». Самое главное для меня то, что я делаю это для театра. И что это в нашем театре остаётся. Все балетные постановки, которые мы сделали с Алексеем Григорьевичем (Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер театра. — Ред.), сейчас идут здесь. И «Шахерезада», и «Щелкунчик», и «Лебединое озеро».

— В театре теперь один оркестр. Но говорят, вы хотите его намного увеличивать. Опять будет два состава?

— Сегодня в оркестре 95 человек, в том числе 27 человек из оркестра musicAeterna, которые приняли решение остаться в Перми. Для меня очень важно, чтобы все они чувствовали себя единым коллективом - без разделения на оркестры, играющие репертуар и симфоническую программу. Все играют всё, и каждый музыкант может быть задействован в любой точке.

А увеличение численности оркестра в два раза действительно в моих планах, хотя и долгосрочных: с перспективой на новую сцену. Да и сейчас, с учётом насыщенной театральной жизни, два состава нам просто необходимы. Не первый и, условно говоря, второй. Они нужны для того, чтобы давать возможность музыкантам отдыхать. Когда событий много, когда утром репетиция, а вечером спектакль, это приводит к неизбежному выгоранию артистов.

«Мама — мой гуру»

— Вы дирижируете и оперы, и балеты, и симфонические концерты. Что вам как дирижёру ближе?

— Мне очень нравится музыка. Конечно, в некоторых балетах она довольно облегчённая. Но даже к «Баядерке», к примеру, всегда стараюсь подойти с максимальным музыкантским багажом, чтобы показать моменты, которые особенно пересекаются со сценой. Я уж не говорю о музыке Прокофьева к балету «Ромео и Джульетта» или Чайковского к «Щелкунчику». 

— Ваш любимый композитор?

— Из-за естественной тяги к русской музыке и того, в чём чувствую наибольшую реактивность, — Скрябин, Рахманинов. Но это не прицельно. Сказать, что вот это мой любимый композитор, не могу. Каждый прекрасен по-своему.

— Считается, что лишь 1 % населения читает сегодня стихи. На ваш взгляд, число слушающих классическую музыку больше?

— Думаю, да. Музыка более доступна, чем поэзия: она доходит до человека без слов. А стихи в современном мире, где телевизор, жёлтая пресса, какой-то мусор в голове, воспринимаются с трудом. Если взять сейчас томик Есенина, то ощущение будет, наверное, словно к Библии прикоснулся.

— Вы назвали Есенина не случайно?

— Можно Северянина. Мне символисты очень нравятся. Маяковского люблю.

— Не жалеете, что поменяли профессию пианиста на профессию дирижёра? Ведь как пианист не раз становились лауреатом международных конкурсов?

— Я не поменял. В ближайшем будущем собираюсь играть. Надеюсь, это будет интересно, но раскрывать детали пока не хочу. Да, фортепианная музыка была абсолютно определённой дорогой, по которой я шёл с пяти лет. При этом занимался также композицией: прошёл обучение в Вене, в школе Арнольда Шёнберга. Всё было прекрасно, но в какой-то момент мне стало тесно. Не скучно, а именно тесно. Почувствовал себя белкой в колесе, которая не может остановиться, чтобы ощутить свободу. И я начал искать выход. Хотя и раньше, ещё в музыкальном училище, лет с 14 работал концертмейстером. У меня мама была пианисткой и работала в этом училище. Её не стало в 2012 г. С того времени я не играю на рояле для публики.

— Для вас это связанные вещи?

— Да. Хотя папа тоже музыкант, но именно мама была моим гуру: наставляла, критиковала, переживала за меня. Когда такой близкий человек уходит, гармония исчезает. И я решил дать всему этому возможность переосмыслиться. Не перестал играть, просто взял для публики перерыв.Гениальные партитуры! 

— Не жалеете, что поменяли профессию пианиста на профессию дирижёра? Ведь как пианист не раз становились лауреатом международных конкурсов?

— Я не поменял. В ближайшем будущем собираюсь играть. Надеюсь, это будет интересно, но раскрывать детали пока не хочу. Да, фортепианная музыка была абсолютно определённой дорогой, по которой я шёл с пяти лет. При этом занимался также композицией: прошёл обучение в Вене, в школе Арнольда Шёнберга. Всё было прекрасно, но в какой-то момент мне стало тесно. Не скучно, а именно тесно. Почувствовал себя белкой в колесе, которая не может остановиться, чтобы ощутить свободу. И я начал искать выход. Хотя и раньше, ещё в музыкальном училище, лет с 14 работал концертмейстером. У меня мама была пианисткой и работала в этом училище. Её не стало в 2012 г. С того времени я не играю на рояле для публики.

— Для вас это связанные вещи?

— Да. Хотя папа тоже музыкант, но именно мама была моим гуру: наставляла, критиковала, переживала за меня. Когда такой близкий человек уходит, гармония исчезает. И я решил дать всему этому возможность переосмыслиться. Не перестал играть, просто взял для публики перерыв.

За поворотом — поворот

— Чему главному научили вас годы, проведённые за роялем?

— Терпению. В работе с оркестром это очень помогает.

— А кто был вашим первым учителем в дирижировании?

— Когда учился в Казанской консерватории по классу фортепиано, два года ходил в класс к Фуату Шакировичу Мансурову, учившемуся в своё время у Маркевича. От него – все основы.

— Как балет передаётся из ног в ноги, так в дирижёрском ремесле наверняка ценна передача из рук в руки?

— В плане рук я никогда не старался никому подражать. Считал, что имею своё представление о том, как это должно быть. Поскольку смотрю много видеозаписей других дирижёров, могу сказать, что у меня получилось! Получилось обрести собственный стиль. Сейчас, когда музыканты в оркестре иногда знают музыку лучше, чем дирижёры (да, я идеалист), необходимо опережать музыкантов. Не просто знать музыкальный материал лучше, а уметь преподнести его так, чтобы им это было интересно.

— Почему переход совершается, как правило, в одном направлении: из музыкантов – в дирижёры, но не обратно? Быть дирижёром престижнее?

— Ещё Ростропович говорил: «Когда я играю на виолончели, получаю 200 евро, а когда дирижирую – 2000». (Улыбается.) Но профессия дирижёра действительно очень сложная. Если солист отвечает только за себя, то дирижёр – за коллектив. А если ты главный дирижёр театра, то у тебя вообще огромный цех. Впрочем, есть примеры успешного сочетания того и другого. Плетнёв, пожалуйста: и дирижирует, и играет сольные концерты.

— Готовы ли вы к очередным поворотам в своей карьере?

— Абсолютно. Я же родился ещё в советские годы. Потом Советский Союз распался, один кризис, другой… Моё поколение привыкло к тому, что всё может измениться очень резко. Скажу честно: когда жил в Казани, время было настолько тяжёлое (денег мало, а у меня уже семья, маленькая дочка), что думал порой не о музыке. Такое настроение удручало, конечно. Ведь я вырос в этом. Сколько себя помню, пел песни, играл на рояле, танцевал, дирижировал, сочинял музыку, играл на органе. Это моя жизнь. Я внутри неё нахожусь. И считаю себя в большей степени музыкантом, чем только дирижёром или только пианистом.

Интервью Веры Шуваевой
Аргументы и факты