Несколько дней назад «Звезда» опубликовала комплиментарное мнение искусствоведа Александра Михайлова о постановке Константина Богомолова «Кармен», премьера которой недавно прошла в Пермском театре оперы и балета. В качестве реакции на этот текст (а также вообще на все тексты, вышедшие в СМИ и соцсетях за последнюю неделю) Иван Козлов сформулировал собственное мнение, аккуратно дождавшись момента, когда у него не останется ни единого шанса поддаться искушению и посмотреть-таки пресловутую оперу.

Раз уж я взялся писать колонку об опере «Кармен», то первым делом считаю нужным предупредить, что я её, конечно же, не видел. Мне вообще кажется естественным, что в современном мире способы потребления контента не могут ограничиваться только дихотомией «смотрел — не смотрел», так что и попытки укорить кого-то расхожей цитатой про «я Пастернака не читал, но осуждаю» тоже должны быть преодолены и забыты. Почитайте, например, вышедшую ещё пять лет назад книгу французского преподавателя Пьера Байяра «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали»: в ней он прямо говорит, что существует много степеней «прочтения» и способ «прочесть от корки до корки» среди них — самый радикальный и редко используемый, а представление о том или ином произведении складывается не только из знакомства с ним, но и из изучения контекста, в котором оно бытует.

То же и с кино. Если кто-то ещё помнит, был такой этически сомнительный, дико дорогой и безумный в плане хронометража проект Ильи Хржановского, в котором приняло участие множество разных замечательных людей — от Теодора Курентзиса до Тесака. Назывался «Дау». Целиком его не смотрел вообще почти никто, кроме, может быть, нескольких отъявленных безумцев и Антона Долина. Даже отдельные серии, которые в какой-то момент появились в общем доступе, осилило не так уж много зрителей — во всяком случае, их было значительно меньше, чем тех, у кого по поводу «Дау» сложилось мнение, тех, кто его обсуждал, восхвалял или клеймил. Я очень благодарен Илье Хржановскому за то, что он наконец снял с нас это «проклятье Пастернака» и обсуждение творческого продукта без необходимости ознакомления с ним стало совершенно легитимным. И ведь это произошло не потому (ладно, не только потому), что «Дау» невозможно смотреть от начала и до конца. Дело в том, что этот фильм, как бы кто к нему ни относился, изначально был сконструирован как явление, которое невозможно было описать только через происходящее на экране — как медийный феномен он оказался гораздо шире всего отснятого материала и даже всех дополнительных аттракционов.

Тут мне почему-то вспоминается картина под названием «Сербский фильм». Если вы её не видели, то, значит, вам и не надо, и гуглить её я тоже не советую. Это один из самых жестоких фильмов, рассчитанных на массового зрителя, — дальше него только мгла, обитающая на разных специализированных трекерах. По сюжету, порноактёр получает предложение сняться в очередном фильме, но на деле его втягивают в довольно адское и полное насилия производство снаффа, из которого нет дороги назад; в результате герой и вся его семья получают страшные физические и психологические травмы, от которых пробуют оправиться, но не могут, и спустя некоторое время после основных событий коллективно кончают с собой. Как только это происходит, на месте трагедии появляются люди с камерами и произносят сакраментальную фразу: «Это и есть фильм». Съёмка продолжается, она и не прерывалась, и групповой [Роскомнадзор] — отличный сюжетный поворот.

Именно так и устроена медиасреда. Зритель больше не решает, когда выключить кино, актёр не решает, когда заканчивается проект, в котором он участвует. Фильм «Дау» — это не только фильм «Дау», но и абсолютно всё, происходящее вокруг него: это и колонки с рецензиями на фильм, и возмущение феминисток, и скандальные истории о взаимоотношениях на площадке, и всё остальное, что вы можете себе представить: вплоть до убийства Тесака в тюрьме. Аналогично, «Кармен» — это не три часа действия в зале Оперного. Это выступления Богомолова в прессе, это все наши ругательные и хвалебные комментарии, это манифест в «Новой газете», это интервью Собчак со скопинским маньяком и так далее.

А раз так, может ли помешать формированию моего мнения тот факт, что я не видел лишь одно из звеньев (даже не факт, что ключевых) этой длинной цепочки — собственно постановку в Оперном? Какая ерунда, ну что вы, ей-богу.

Тем более, если бы я её посмотрел, мне бы неизбежно пришлось говорить о ней в содержательном ключе. А содержательно обсуждать постмодернистские постановки, обыгрывающие классические сюжеты, вредно для ментального и физического здоровья: ещё до того, как постмодерн умер, они строились по одним и тем же принципам, а уж после его смерти и подавно превратились в самовоспроизводящееся ничто. Если вы видите снимки из зала с тупыми шутками и тошнотворными каламбурами, вы не должны обманывать себя надеждой, что ваше личное присутствие открыло бы в них какие-то дополнительные слои смыслов. Всё именно так плохо, как можно предполагать: к счастью, постмодерн никогда этого не скрывал и не стеснялся.

К тому же, содержательно «Кармен» пообсуждали уже и без меня. Целую неделю никакого продыху не было от этих обсуждений. Не знаю, как вам, а мне по итогу захотелось только вздёрнуться с тоски. С теми, кому понравилось, всё понятно: ну хвалят и хвалят, кто-то пытается эстетствовать, кто-то честно говорит, что хотел посмеяться и посмеялся без всяких завышенных ожиданий. Но те, кому не понравилось, — это вообще моя боль. Я не нашёл ни одной точки зрения, с которой хотелось бы солидаризироваться, потому что большинство из них сводятся к заламыванию рук, к рассуждениям про то, о чём можно и нельзя шутить, про то, может ли режиссёр так вторгаться в классическое произведение, и так далее. В общем, разные сорта оскорблённого традиционалистского ворчания, которого мы все наслушались ещё при Гельмане — словно годы «культурного проекта» так никого ничему и не научили.

В этом плане Пермь, конечно, заслужила своего Богомолова. Оскорбляться и возмущаться — бесполезно и не нужно. А что нужно? Я думаю, что нужно расширить контекст разговора о конкретной постановке до разговора о её авторе, той культурной среде, в которой он существует, и реакции на него. Ведь, напомню, «Кармен» — это не только три (или сколько там) часа сценического времени. Это и сам Богомолов, и его зрители, и театральные критики, и самолёты, на которых они прилетают, и т. д. и т. п.

Понимаете, почему меня это волнует. Я считаю Константина Богомолова воплощением всех самых худших черт российской богемы и творческой интеллигенции, не способной на настоящее революционное или просто радикальное высказывание, но умело поддерживающей сложившийся порядок вещей. Постмодернист-конъюнктурщик, за десятилетие прошедший путь от участия в протестах до их резкой критики, до роли доверенного лица Сергея Собянина, до авторства откровенно реакционного правого манифеста, эксплуатирующего вульгарную и вредную пропагандистскую страшилку о загнивающей Европе. Такая типичная опора режима для мидл-класса с претензией на интеллектуальность. Конечно, всем этим его личность тоже не описывается, и я не предлагаю его «отменять» или устраивать какие-то публичные кампании: к «cancel culture» в том её изводе, который мы имеем счастье регулярно наблюдать в соцсетях, я отношусь не лучше вашего.

Но всё же я был бы рад, если бы в Перми нашлось хотя бы несколько человек, которые могли бы сказать не от имени возмущённой общественности (не выношу возмущённую общественность), а от себя лично: «Я не пойду на „Кармен“, потому что её создал режиссёр, подпитывать репутационный капитал которого я считаю неприемлемым для себя».

Это сразу вывело бы дискуссию в более широкое поле, в котором ей и подобает находиться. Просто потому что давайте, наконец, поймём: ничего неполитического вокруг давно уже нет, а попытки отстроиться от контекста — охранительские штучки, которые привели нас туда, куда привели. Люди, которые пытаются оставаться актуальными и дерзкими, не пересекая «двойных сплошных» (а Богомолов отлично понимает, кого можно смело и бескомпромиссно троллить, а кого нельзя) — нам не друзья.

Но ничего подобного, конечно, не происходит. Почитайте рецензии на «Кольте» или на «Медузе». Критики, специально прилетевшие в Пермь, так усердно поддерживают статус-кво, что кажется, стоит им сделать шаг вправо или шаг влево за пределы установленных Богомоловым рамок, как у всего театрального истеблишмента тут же поотваливаются жопы. Особенно у Александра Баунова, который, судя по этому посту, вообще считает, что провинциальную публику не интересуют «столичные скандалы» и что она, иначе говоря, не способна смотреть на явления в чуть более широком контексте, чем ей показывают.

Хотя, может быть, не так уж он и не прав, если подводить итоги целой недели обсуждений. Слушаем «Валенки» «Крокодилы-бегемоты», спорим о степени скабрезности авторских каламбуров, обсуждаем окровавленный тампон. Именно это от нас и ожидалось, а понимания того, что мы сами можем задавать собственную канву дискуссии, превосходящую постмодернистские сценарии, пока не возникло. И это очень грустно, конечно.